Тави услышал в своем голосе сердитые нотки.

– Почему ты мне не сказала, Китаи?

– Потому что в вашем народе из-за родов с ума сходят! – рявкнула она. – «Что будет! Чего не будет! Когда будет да как будет!» Из-за чего-то, что от них никак не зависит, готовы всю жизнь перевернуть. – Справившись с застежками, она обожгла его взглядом. – Ты это лучше всех должен знать.

Тави скрестил руки на груди и взглянул ей в глаза:

– По-твоему, если скрыть от меня, это что-то исправит?

– Я… – Китаи замолчала, влезая в кольчугу – непростое дело в тесноте фургона. – Я не хотела, чтобы ты из-за меня окончательно сошел с ума.

– Окончательно? – возмутился он. – Оставь в покое доспехи, Китаи, они тебе не понадобятся.

Она вздернула подбородок, принялась стягивать волосы в хвост.

– Вот! Видишь? Раз я ношу ребенка, ты воображаешь, что я буду до родов смирно сидеть в какой-нибудь каменной клетке.

– Нет, – сказал Тави, – я воображаю, что ты постараешься сохранить нашего… – он чуть не подавился этим словом, – ребенка от беды.

– Сохранить? – Китаи сверлила его взглядом. – Негде его сохранить, алеранец. Нет безопасных мест. Пока не покончим с вордом, есть только места, где можно немного оттянуть смерть.

Тави не нашел, что ответить. Он откинулся на пятках и послал ей долгий взгляд.

– Вот почему ты потребовала сватовства. Чтобы нам спать порознь.

У нее загорелись щеки.

– Не… не только поэтому, алеранец. – Она сглотнула. – Много причин.

Тави нагнулся, протянул ей руку.

Она приняла. Минуту они молчали, держась за руки.

– Наш ребенок, – сказал Тави. Она кивнула, и трудно было сказать, что кроется в ее открытом взгляде. – Когда ты узнала?

– Под конец плавания из Кании, – сказала она.

– Сколько ему?

Она пожала плечами и – редкий случай, сколько знал ее Тави – не показалась ни спокойной, ни самоуверенной.

– Шесть месяцев. Это если бы отцом был марат. Но между нашими народами… раньше такого не бывало. – Она сглотнула и на миг показалась Тави прекрасной и хрупкой, как цветок в инее. – Я не знаю, что будет. Никто не знает.

Тави долго молчал, силясь уложить в голове эту простую и огромную истину.

Он станет отцом.

Отцом!

В мир придет маленький человек, и Тави будет ему отцом.

Китаи пальцем погладила его по ладони:

– Скажи, пожалуйста, о чем ты думаешь.

– Я… – Тави растерянно покрутил головой. – Думаю… что это меняет. Все меняет.

– Да, – очень слабым голосом сказала Китаи.

Тави заморгал и взял ее руки в свои:

– Не между нами, Китаи. Того, что между нами, это не изменит.

Она поймала его взгляд, моргнула раз и другой, и на щеки ей выкатились две слезинки. Потом она вспомнила о водяной магии и зажмурилась.

Тави вдруг с силой притянул ее к себе, обнял обеими руками.

– Не надо, – тихо попросил он. – И думать не смей, что от меня надо таиться.

Она прижалась щекой к его груди, крепко обхватила тонкими руками. Ему сразу вспомнилось, что силой они, несмотря на разницу в росте, почти равны. А еще на ней была кольчуга. Очень холодная. Тави поморщился, но не шевельнулся.

Китаи прижималась к его груди лицом, и горячие слезы – горячее, чем бывали у него – смачивали его кожу.

– Я не знала, чего от тебя ждать, – не выпуская его, заговорила она наконец. – Что ты подумаешь. Мы все сделали не по порядку.

Тави долго молчал. И наконец сказал:

– Ты боялась, что наш ребенок будет считаться бастардом.

– Конечно, – сказала она. – Я видела шрамы у Максимуса. И видела, каким сумасшедшим стал Фригиар Наварис. И других видела… отверженных. Как над ними издевались. Потому что они незаконные. Как будто они виноваты в том, что родились. Я не знала, что делать.

Тави молчал, поглаживая ее по голове:

– У нас есть две возможности. – (Она всхлипнула и стала слушать.) – Мы можем устроить так, чтобы этого ребенка не сочли бастардом.

– Как?

– Солгав, разумеется. Поженимся сейчас же и просто никому не скажем, а когда ребенок родится, будем удивляться, что он…

– Или она, – вставила Китаи.

– Или она родился до срока.

– А не узнают? Искатель истины мигом распознает выдумку.

– Да ее все распознают, – ответил Тави. – Но вслух никто не скажет. У тех, кого волнуют такие вещи, это называется «вежливая ложь». Может, за спиной кто-то похихикает, позлословит, но всерьез возражать не станут.

– Правда?

– Так часто делают, – заверил Тави.

– Но… ребенку все равно будет плохо. У него за спиной будут смеяться. Дразнить его…

– Или ее, – вставил Тави.

– Или ее, – согласилась Китаи. – Это навсегда останется слабым местом, которое кто угодно сможет обернуть против него.

– Я бы сказал, это уж ребенку разбираться.

Китаи поразмыслила и спросила:

– А вторая возможность?

Тави ласково заставил ее поднять голову, взглянуть на него:

– Мы поступаем, как нам нравится, – спокойно сказал он, – и пусть посмеют возражать. Мы дадим своему ребенку любовь и поддержку, какие бы законы ни говорили против него, и вызовем на Juris macto всякого, кто попробует обернуть это против нас. И так будет для всех незаконных детей в Алере, начиная с нашего.

В зеленых глазах Китаи, подсветив их изнутри, загорелся огонек.

– Мы справимся?

– Почему бы и нет? – сказал Тави. – Я ведь буду Первым консулом. Если кто захочет против меня выступить, он найдет предлог, не этот, так другой. А кто меня поддержит, тот поддержит, несмотря на то что мы в чем-то нарушили порядок.

– Чала, – нахмурилась Китаи, – мне дела нет до других алеранцев. Но вот что думаешь ты…

Он взял в ладони ее руки:

– Мне рассказывали, что у мараток в обычае предлагать женихам испытание перед лицом Единственного.

Она медленно заулыбалась:

– Ты расспрашивал?

– Я получил задание от очень требовательного наставника, – сухо ответил он. – И вывел из этого факта несколько заключений.

– Да? – заинтересовалась Китаи.

– Раз испытание назначает женщина, она запросто может избавиться от жениха. Если он ей не нравится, выберет испытание ему не по силам. Скажем, если девушка из клана Лошади не рада вниманию ухажера из клана Волка, она потребует, чтобы тот победил в скачках.

В глазах у Китаи плясали искорки, но голос и лицо остались серьезными.

– Свидетель испытания – Единственный. У маратов верх берет достойнейший, это все знают, алеранец.

– Конечно, – заметил Тави. – Не думаю, чтобы Единственный одобрял принуждение своих детей к нежеланному браку.

– Вслух многие молодые мараты с тобой бы не согласились. Хотя ты в этом вопросе показываешь себя почти таким же мудрым, как маратские женщины, – серьезно сообщила