дескать, он своей мягкостью, заигрываниями сбивает молодежь с революционного пути. Были предложения убить его, но решили не настраивать против себя либеральную общественность, прессу. Ограничились провокацией, ее организовали Желябов и Фигнер. 8 февраля на торжествах в столичном университете один из студентов прилюдно дал пощечину приехавшему министру. Поднялась суматоха. Революционеры, затесавшись среди студентов, пытались поднять их на манифестацию, но не получилось – большинство было шокировано, ничего не понимало. Хотя переполошенное начальство вызвало полицию, военных, и скандал с разгоном стал громким.

Студенческие беспорядки стали тревожным звонком, давно такого не было. Но особого значения им не придали. 16 февраля проект Лорис-Меликова был в основном одобрен на Особом совещании (где заправлял сам Лорис-Меликов). 17 февраля царь утвердил журнал Особого совещания, велел подготовить официальное правительственное сообщение. А террористы действовали совсем не так вольготно, как год или два назад. Приметы и имена активистов были известны, круг сжимался. Попался агент в полиции Клеточников. Заболела хозяйка предназначенной только для него конспиративной квартиры. Ему назначили другую, а она была уже под надзором, явился в засаду. 27 февраля арестовали Желябова с несколькими сообщниками. Император 28-го записал в дневнике: «Три важных ареста, в том числе Желябов». Лорис-Меликов, доложив об этом государю, советовал отказаться от поездок по городу. Но Александр Николаевич пренебрег. Если террористы уже за решеткой, чего опасаться?

Чуть не провалилась и группа народовольцев на Малой Садовой. Сосед-купец сообщил в полицию, что хозяева сырной лавки подозрительные, торгуют плохо, какие-то люди туда ходят. С проверкой под видом санитарной инспекции отправили пристава Теглева и начальника технической службы полиции, военного инженера генерала Мровинского. Увы, они подошли к делу формально. Ордера на обыск не имели, вот и ограничились «проверкой». Не простучали стены. Не открыли бочки, наполненные землей. Удовлетворились объяснениями хозяев, что в бочках сыр, а мокрое пятно на полу (от вынутой земли) – «сметану пролили».

Но руководство после Желябова перехватила его любовница Перовская. Не отменила планы, а активизировала. Аресты сообщников, проверка в сырной лавке подстегивали, что и оставшихся могут накрыть в любой момент. Она закусила удила – успеть расправиться с царем. Теракт назначила на ближайшее воскресенье, 1 марта. На квартире Геси Гельфман и Саблина «метальщикам», добровольцам из молодежи, выдали бомбы, Кибальчич провел с ними инструктаж.

В это время начался Великий пост. В субботу, 28 февраля, завершалась первая, самая строгая неделя, и Александр Николаевич решил причаститься Святых Христовых Таин. Жена недоумевала, зачем, да еще и в субботу? Можно и в другой день, более торжественный. Но государь все-таки причастился – кто мог предвидеть, что это напутствие в жизнь вечную? А 1 марта праздновалась Неделя Торжества Православия. Император со всеми родственниками отстоял на богослужении в дворцовой церкви.

После ее окончания подсуетились Лорис-Меликов и Валуев. Как раз к празднику, подсунули на подпись указ о привлечении представителей общественности к законотворчеству, созыве комиссий из выборных. Александ II подписал его, разрешив опубликовать. Договорились вынести проект Лорис-Меликова на обсуждение Совета министров 4 марта, после чего он должен был поступить в последнюю инстанцию, Сенат. Но когда довольные сановники удалились, царь сказал сыновьям: «Я только что дал свое согласие, но я признаюсь себе, что мы находимся на пути к конституции».

И на эти его слова стоит обратить внимание. Нет, невзирая на надлом, недуги, император не был безвольным человеком, которым можно вовсю манипулировать. У него была собственная позиция, и она отнюдь не совпадала с позицией Лорис-Меликова и жены. Термин «конституция» в его устах никогда не был позитивным. Вспомним и его недавний ответ Вильгельму, это было для него принципиальным. А принципами он не поступался и слово монарха считал долгом держать.

Да, ему доказали, что предлагается мера разумная. Его «дожали». Но он осознавал и опасность. Открыто обозначил ее наследнику и другим великим князьям. Значит, намеревался и противодействовать. Не допустить сползания от консультаций с общественностью к фактическому парламентаризму. Мы не знаем, какие способы он обдумывал. Внесение поправок при обсуждении в Совете министров и Сенате? При собственном утверждении? И сыновьям подсказывал, какую сторону принять. А может, и перекладывал окончательное решение на более сильные плечи наследника, он же рассчитывал, что его царствование вскоре завершится, после коронации супруги.

Но все расчеты и его, и либеральных заговорщиков, и жены доживали последние часы. Екатерине царь сказал, что едет, как обычно, на развод в Михайловский манеж. Оттуда заглянет по соседству, навестит кузину, великую княгиню Екатерину Михайловну. Она открыла у себя в Михайловском дворце бесплатную столовую для бедных [117], государь считал нужным поддержать инициативу. Супруге пообещал не задерживаться, вернуться без четверти три, и они вместе отправятся на прогулку. Зимний он покинул в 12.45. Охрана была обычной, за каретой скакали 6 конных казаков, на козлах рядом с бессменным кучером Фролом Сергеевым – унтер-офицер Мачнев. В отдельных санях сзади ехали полицмейстер Дворжицкий и два офицера.

Террористы на Малой Садовой изготовились к взрыву. Наблюдатели и «бомбисты» заняли позиции на соседних улицах и перекрестках. Но царь поехал по набережной Екатерининского канала. На разводе он поприветствовал гвардию. Велел ехать к кузине, там ему подали чай. А народовольцы ждали в страшном напряжении – и наблюдатели донесли, что карета проследовала к Михайловскому дворцу. Перовская сообразила: оттуда царю незачем ехать по Невскому и Малой Садовой. Направится обратно по старому пути, по Инженерной и вдоль канала. Такой вариант она уже продумывала и срочно переиграла, погнала «метальщиков» на набережную. Сама по мосту пересекла канал, встала на противоположном берегу.

В 14.15 показалась карета, и Перовская дала сигнал взмахом платка. В суматохе перемещений первый из бомбистов, Тимофей Михайлов, то ли опоздал занять нужную позицию, то ли нервы не выдержали, он ушел с места теракта. А царь обогнал караул от 8-го флотского экипажа, шедший с развода и вставший во фронт, поздоровался с ним. Кучер пустил лошадей рысью. По пути стоял террорист Рысаков. Он чуть-чуть ошибся. Боялся, что кони растопчут бомбу, швырнул ее прямо под карету. Но она быстро двигалась, и рвануло сзади.

Мощность ручного устройства была ограниченной, радиус поражения 2–3 м, осколков мало – динамит заливали в жестянки из-под конфет, печенья, керосина. Разрушило заднюю стенку кареты, а император не пострадал. Взрыв сразил двоих казаков, скакавших следом, корчился и кричал раненый 14-летний мальчик из мясной лавки, Коля Захаров – пользуясь воскресеньем, он тащил по набережной санки, покататься с горки. Рысаков кинулся наутек, но выскочивший из саней жандармский капитан Кох нагнал и сбил его с ног [118].

Александр Николаевич вылез из поврежденной кареты. Полицмейстер Дворжицкий просил его пересесть в свои сани, мчаться во