– Кем бы я ни был, нет никакой нужды проливать кровь!

– Кровь, говорит, слыхали? – зароптал кто-то прямо надо мной.

– Сучье отродье.

Когда волна ругательств утихла, Бато скупо произнес:

– Не я это начал.

«Наглая, паршивая ложь. Кто мешал обсудить мирное решение десять лет назад? Пять? Три года, когда я еще не знал про чертов Волок…»

Я не владел ничем, кроме мечей, а меня заставляли плясать на манеже. Бато держал огромный надел и не согласился даже на малые уступки. Что может быть проще? Заплатить небольшую дань, формально произнести присягу – и никаких смертей. Упрямые старые ослы, с которыми приходится говорить! Я прочистил горло и продолжил:

– А мы готовы закончить это дело. Не вижу радости в том, чтобы неделю рыть могилы.

«А также бодаться у стены, искать ящики с гвоздями, вешать вороватых снабженцев и слушать упреки Эдельберта. Каждое, мать его, утро».

Наверху послышался топот. Другие солдаты из интереса полезли на стену: посмотреть, подслушать. Но слушать почему-то было нечего. Долгое и томительное молчание вилось над замком.

Солдат Эдельберта залез пальцем в нос, явно полагая, что его никто не заметит. Что ж, в одном он был точно прав – прямо сейчас на стене и под ней происходили куда более примечательные и важные вещи.

– Чего он молчит? – прошептал бастард, нервно переминаясь с ноги на ногу.

Я посмотрел на бойницу справа. В ней что-то поблескивало – стрела, нагрудник, латная перчатка?..

Когда Бато заговорил вновь, я чуть не дернулся от резкого громкого звука:

– Ты либо храбрец, либо глупее, чем я полагал. Пришел под стены и предлагаешь положиться на твое слово?

Наверху зашептались. Похоже, защитники замка не приняли однозначного решения о том, стоит ли сражаться за гиблое дело. И стоит ли верить в милосердие Восходов.

– А на мое слово и не стоит полагаться. – Я все так же улыбался. Бастард одернул меня за рукав. – Есть вещи надежнее слов. – Я повернулся к холму на западе и вскинул руку. – Мы отведем войско от стен, скажем, вот на тот холм – у вас будет время увести людей.

Бато почему-то не воспрянул духом – так же угрюмо молчал.

– Мы не успеем догнать вас при всем желании. – Я развел руками. Казалось, звучат очевидные вещи. – С хорошим отрывом, конница…

– У нас почти не осталось лошадей, и ты это знаешь.

Я улыбнулся шире, как можно добродушнее.

– Это вопрос решаемый. Было бы желание…

– И куда же мы пойдем, чужеземец? – перебил меня Бато.

Его недовольство подхватили на стенах:

– К твоей мамаше под юбку?

– В сраный Оксол или в сраные болота?

Пусть ругаются. Это лучше, чем стрела в черепе. Я подождал, пока гвалт стихнет. Переглянулся с бастардом: терпение Эдельберта давно кончилось. Только лучники в башне заставляли его молчать.

– Так что, куда нам податься, мальчик? Может, ты знаешь? – В голосе старика было больше издевки, чем горя.

Мне не было нужды убеждать его. Самое главное – убедить солдат.

– Куда-нибудь, где нет войны. Куда-нибудь, где ваши семьи уцелеют!

– Уцелеют без земли и крова?! Погибнут чуть позже от голода, в нищете? – издевательски посмеялся Бато. – Щедрое предложение.

– Конечно, вы можете остаться, – я кивнул на свежие пни у подножья холма. – И будет бойня. – Старый упертый осел даже не представлял, как я устал говорить вещи, понятные и ребенку. – Нас пять сотен. Рано или поздно эти стены падут.

Я дал защитникам время подумать. Несколько стрелков у башни переглянулись. Я добавил чуть громче:

– Этот замок был построен для ваших людей. Для их семей. Отлично построен, здесь я не стану спорить. Вот только требушет не видит различий между плохой стеной и стеной хорошей.

Слово «требушет» ударило в цель. Я увидел, как часть гарнизона выпучила глаза и стала перешептываться: должно быть, они не верили до последнего, что грядет настоящий штурм. Замок на гиблом всхолмье еще никогда не был в осаде.

Бато молчал. Я продолжил:

– Замки и города, села и дома – все строится для людей. В этом их суть, верно? Упростить жизнь, сделать ее лучше. – Стрелок рядом с Бато прищурился и поджал губы. – Вы же хотите потерять все и сразу. Отдать жизнь за горстку камней!

Кто-то не выдержал и взвыл:

– Это наш дом, наш, паршивые ублюдки, вы…

– Все можно отстроить! Землю – распахать и засеять вновь. – Я сделал шаг вперед. – Можно, если вы останетесь живы.

Надежда и вера в лучшее. Видит само двойное солнце, мне бы они тоже пригодились. Эдельберт гнусно улыбнулся, словно затеял страшную гадость, – по счастью, на него не смотрели. На стене шептались.

– Тебя хорошо научили лгать, мальчик с острова. – Бато постучал чем-то по каменным зубцам, и разговоры стихли. – Еще немного, и я бы сам захотел тебе поверить!

Было бы куда проще, если бы его столкнули со стены. До чего упрямый старик! Или бесконечно глупый. А может, я совершенно не понимал, чего на самом деле хочет Бато, гроза Волока.

– Но ложь есть ложь, и не более того. – Перчатка властно опустилась на кромку стены. – Я знаю про тебя все, мальчик с острова. Тебе нечего нам предложить.

«Всего-то жизнь и свободу. Какая мелочь! – я сдержал смех. – Это лучшие условия, которые только можно получить в безвыходной ситуации. Почему он даже не торгуется?»

Защитники и не думали спорить со спятившим Бато. Его окружение вернее домашних псов. Покорнее, чем телята. Он утащит с собой на дно весь гарнизон и их семьи.

– Первый раз вижу человека, который жаждет погибнуть за горстку камней. – Я прищурился: солнце било в глаза. – Все в Воснии бедны по-своему. Чего не хватает вам?

Кто-то шумно сплюнул, и плевок разбился недалеко от моих сапог. Я не сдвинулся с места. С бойниц послышался смех. Бато прошелся вдоль зубцов, мелькая в пропусках.

– Мне? – Бато снова посмеялся. – Мне! Вы слышали, парни? – Солдаты зловеще притихли. Бато поднял забрало еще выше, и я увидел его поседевшую бороду. – Скажи-ка, мальчик: все в этом мире пляшет вокруг тебя? Солнце, небо и земля?

Эдельберт тяжко вздохнул:

– Никак не пойму, при чем тут…

– Ты выучил наш язык, но не понял сути. О, я бы мог рассказать тебе кое-что о жизни в нашем краю. – Бато вдруг закашлялся, но быстро вернул голосу прежнюю силу: – Только, боюсь, ты уже потерял свое сердце.

Я в недоумении уставился на него. Сердце, язык, нравоучения. Старик просто морочил мне голову.

– Чего?..

– Ты знал, что мой прадед всю жизнь возводил мосты в