– Так что, наставник, мне уже приступать к пьянству?

Он завинтил флягу и повесил ее на пояс. Мимо прошли новобранцы и поздоровались с нами. Один назвал меня по фамилии. Как скоро мы будем их хоронить? Если, конечно, снабжение не потеряло лопаты…

– Все, отлегло? – сказал Рут с пугающим спокойствием. – Я десять раз предлагал тебе отличных вдов. Одна другой краше – приданое, земли, звания, знакомства. Уж попроще, чем ловить стрелы или резать детей, не так ли?

Друзья, которые хуже врагов. Я чуть склонил голову набок, разглядывая этого пьяницу.

– Раз ты такой мудрый, скажи-ка, Рут, отчего ты по сей день таскаешься за мной в этой дыре и вечно причитаешь? Не нравится – дороги открыты, – я обвел рукой холмы. – Во все стороны! – Рядом с нами дорог не было, только вдали едва виднелась серая полоса от замка Бато. – Нет, серьезно, – я вскинул бровь, – где твоя богатая вдовушка? В каждом городе их полно – твои слова!

Кто-то из отряда стал на нас поглядывать и греть уши. Рут покивал, а потом подошел к ближнему костру.

– Ты удивительно слеп, приятель. Приглядись-ка, – он ткнул пальцем в свое чумазое лицо. – Я был рожден крестьянкой от разбойника с болот. Ни в моей роже, ни в моей крови нет ничего благородного. Все, что я могу предложить, – плохую репутацию, ворох долгов, пьянство, и самое главное, как ты успел заметить, – виселицу! – Он хитро улыбнулся, будто победил. Снова потянулся к фляге, постучал по ней пальцами, но почему-то оставил болтаться на поясе. – Как видишь, меня не обручат даже с мертвой старухой.

Я процедил так тихо, чтобы нас не услышали:

– То есть раз мне свезло чуть больше, я должен подлечь, как последняя шлюха, под старую вдову?

Рут пожал плечами, будто речь шла о пустяке.

– Не пойму, чем тебе шлюха хуже солдата. – Он отвернулся, и глубокие тени расчертили его глаза. – Нет пути чище или грязнее. Просто одни ведут к цели, а другие – уводят прочь.

Стоило что-то сказать, чтобы не разбить ему лицо. Кажется, он хотел добавить что-то еще, посмотрев на мою палатку, где наверняка уже дремала Кари. Моему приятелю всегда было что сказать. Я не нашел слов, молча встал и отправился в более приятную компанию.

– Доброй ночи, дружище, спасибо за беседу. Давненько мы так славно не болтали! – с ложной радостью попрощался Рут.

Кари трахалась так, будто я вовсе ей не платил. Нет. Не в плохом смысле. Вернее сказать, что с такой отдачей мужчин тащат под венец. Она смотрела мне в глаза, называла по имени, шептала глупости и никогда не уходила первой. Может, я бы и угодил в ее сети, да только была одна серьезная проблема.

С женщинами Воснии гораздо хуже, чем вовсе без них. При этом я регулярно ввязывался в эти гиблые связи. Роскошь, которая меня обязательно погубит.

Лампада едва тлела, и я повернулся, чтобы рассмотреть изгиб женского плеча. Роковой изгиб – гибельнее, чем холмы, ради которых мы сюда притащились. Впрочем, как тут устоять? Удивительно, как мне повезло повстречать ее в Волоке.

Красивая женщина, которая больше слушает, чем говорит. И я точно знаю, что ей от меня надо.

Кари приоткрыла один уставший глаз и заерзала под одеялом.

– М-м? – зевнула она. – Хотите еще?

– Нет. Просто не спится. – Я перевернулся на спину и уставился в темноту, чтобы и правда ничего не захотелось.

– О-о, – сочувственно выдохнула Кари, и жар ее дыхания скользнул по щеке, – так не пойдет. Вам обязательно нужно высыпаться.

«Ведь завтра тяжелый день», – обычно добавляла она. А я обычно говорил ей, чтобы она перестала обращаться ко мне, как к господину.

– Я постараюсь. Приятных снов.

Кари что-то сонно пробормотала и устроилась на плече. Были у нее и другие достоинства – она совершенно не храпела. Я бы точно свихнулся, если бы пришлось еще одну зиму ютиться в казарме под гортанные хрипы Барна и скулеж новобранцев. Хуже, чем в доме греха, да только все спали. Еще и Рут мог вскочить посреди ночи, будто задыхался, и глушить чертово вино до рассвета.

– Слушай, Кари. Я, когда сплю, никому не мешаю?

– Мн-н-м, – промычала она и отвернулась лицом к пологу.

Я усмехнулся. Еще как мешаю. Когда самому не спится, я задаю самые тупые вопросы на свете.

Лес, южнее лагеря Восходов

Каждый раз казалось, что нельзя шуметь. Что вот-вот хрустнет ветка под ногой, и весь лагерь проснется. Что на самом деле все давно знают куда – и, главное, к кому! – выходит красавица Кари по ночам.

А еще пугал этот дьявольский лес, трогающий ветвями, скрипящий и вздыхающий, плюющийся насекомыми и каплями влаги с листьев. Чертов лес! Ледяной даже летом, стоит только маленькому ветерку прогуляться до холмов и спуститься ниже. Дьяволово отродье, этот густой лес после заката! Ночью ветер выл в нем, как стая вурдалаков.

Потому, ступая по ломким иголкам и сухостою, лучше всего думать о том, для чего я здесь. За какую награду.

Еще два года назад всякий плешивый козел мог позволить себе любую низость. От этого не спасала ни природная красота, ни вежливость, ни просьбы. В публичный дом не ходят проявлять заботу.

«Яблонька» в Волоке. Грязные простыни, плохая еда, вши и зараза, вечная боль в паху и заднице, саднящая челюсть. То от работы, то от оплеух. И почему у мужчин с достатком самый мерзкий нрав?

Я клялась себе каждый вечер, что сегодня был последний раз. Что я смогу выбраться из Волока, разделаться с долгами и больше никогда не терпеть свиней.

«Красота – твое проклятье», – сказала Фиалка, славная женщина. Единственная, кого я не успела возненавидеть. Хоть она и была права, а от правоты этой хотелось выть.

Лес снова зашелестел, и кожа покрылась мурашками. Вдали мерцал одинокий огонек. Меня ждали.

Как все переменилось! Вместо грязной постели и сотни мужчин – знай себе обхаживай одного. Ласкай, слушай и запоминай. Вместо побоев и оскорблений получай серебро и сладкую похвалу. Полтора года назад казалось, что это несбыточная мечта.

Тьма расступилась: огонек оказался ярким факелом. Конечно, не все свиньи исчезли из жизни. На широком старом пне сидел широкий ублюдок, переодевшийся в форму Восходов. Свинья, которая казалась человеком. Свинья, которая выкупила меня из борделя, погасив все долги.

Ради того, чтобы затащить в новые.

Хайвик. Хитрейший из свиней. Главная ошибка моей жизни.

– Где тебя носило? – проворчал он, кутаясь в плащ.

«Где же