Шрифт:
Закладка:
– А как же мирный договор? – с тайной надеждой спросила мать.
Дядька Василь ответил сурово:
– Да этот договор – не более как отсрочка для новой кровавой сечи с ними… Соберут паны новые силы и ударят! Только теперь уже рубиться с ними без меня будут! – Он добавил с горечью: – А мне остаётся коров пасти…
Хутор наш, долго остававшийся без хозяина, заметно обветшал. И дядька Василь уже на другой день взялся за работу. Неловко тюкая топором, он принялся рубить хворост, большой кучей сваленный перед дровяником, затем взялся чинить покосившийся плетень. Мы с отцом Феофилактом, как могли, помогали ему.
Отец Феофилакт всё расспрашивал дядьку Василя о ходе войны, время от времени вступая с ним в ожесточённые споры по тому или иному вопросу.
– Гетман Хмельницкий уже не тот батька Хмель, с каким мы начинали за Порогами! – с сожалением говорил дядька Василь.
– Чем же тебе, Василь, пан гетман не угодил? – с ехидцей вопрошал отец Феофилакт.
– Обляшился он нынче.
– Как это – обляшился, дядька Василь? – удивился я.
– А самым настоящим образом. Начинал дело Хмель вроде бы из личной обиды, желая ляхам отомстить. Но, поднявшись за себя, оказался спасителем всех украинных земель, отмщая за своё, и за обиды всего русского люда с панов востребовал. И народ поверил ему, за ним пошёл…
Отец Феофилакт вставил своё слово:
– А разве теперь гетману не верят? С уст простых людей имя его не сходит. Молятся по всей Украйне за него неустанно!
– Верят и молятся – это так, – согласился дядька Василь, но продолжал гнуть свою линию: – Да только после первых же побед гетман наш высоко занёсся, с ляхами, гляди-ко, сразу замиряться удумал, пошёл вразрез с чаяньями простых людей! И это теперь, когда осталось только дунуть на Речь Посполитую, и она рассыплется, как поленница! А Хмель ишь что удумал: новому польскому королю Яну Казимиру, этому бывшему иезуиту, в верности поклялся! Письма ему ласковые пишет, уверяет, что он – не мятежник никакой, а королю верный слуга…
– Но это дипломатия, – вставил словцо отец Феофилакт.
– Хороша же дипломатия! Я уже не говорю про дружбу гетмана с этим нечестивцем – крымским ханом Ислам-Гиреем! От этой их дружбы уже кровью захлёбываются сёла на южных украинах, дивчин и жинок тысячами в полон уводят безнаказанно… И это ты, святой отец, дипломатией зовёшь?
– Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими… – не к месту вставил цитату из Святого Писания отец Феофилакт и полюбопытствовал, словно это ему самому не было известно: – Верно ли гутарят, Василь, что пана гетмана в Киеве у Золотых ворот, под стенами Святой Софии встречали звоном всех колоколов и пушечным громом?
Дядька Василь поморщился. Я заметил, что отец Феофилакт ему сразу не понравился, но крест, висящий у него на груди, побуждал относиться к дьячку с почтением. Вот и теперь дядька Василь, хотя и без особого удовольствия, но с должным пиететом ответил:
– Всё верно, батюшка, говорят, что сам митрополит Сильвестр Косов величал Хмеля русским Моисеем и спасителем народа нашего, бурсаки пели ему гимны на латыни, а важный гость – иерусалимский патриарх Паисий, как нарочно оказавшийся здесь же, отпустил гетману все прошлые прегрешения и благословил на дальнейшую борьбу с унией…
– Да-да, святейший Паисий гостил у митрополита Сильвестра по дороге в Москву… – внезапно проявил свою осведомлённость отец Феофилакт, но тут же продолжил расспросы: – А правда ли говорят, что королевские комиссары привезли от Яна Казимира Хмельницкому грамоту на гетманство, булаву – всю в дорогих каменьях и красное знамя с изображением белого орла?
– Это так и есть! Хмельницкий, о чём я вам час битый талдычу, решил покрасоваться перед послами своим величием, задумал принять все эти клейноды из их рук на площади перед собором, где заранее собрал казацкую раду… Но казаки зароптали, мол, ляхи этими игрушками Хмеля к себе приманивают, а народу новое ярмо на шею вешают… Хмельницкий по обычаю своему попытался возвысить голос и народ утихомирить, но слушать его не стали. Он тотчас с комиссарами в палаты удалился и там, пируя с ними, свои разговоры о мире продолжил… Но майдан всё шумел, не унимался… Хмельницкий – калач тёртый, смекнул, что казаки сейчас ворвутся и порубят его вместе с ляхами. Он тут же сменил тон и стал ляхам грозить, дескать, владейте своей Польшей, а Украйна пусть нам, казакам, достаётся! Мол, сидите у себя за Вислою и молчите! А станете возмущаться, я и туда приду и двести тысяч войска приведу с собою, и Орду, что стоит наготове, захвачу! Глашатаю велел эти свои речи раде передать… И она наконец успокоилась…
Мне было обидно слушать, как дядька Василь худо говорит о Хмельницком, которого я почитал настоящим героем. Но ведь и сам дядька Василь – герой: руку потерял на поле сражения… Не зная, как примирить возникшее во мне сомнение, я спросил:
– Так, значит, война с ляхами продолжится?
– Она и не прекращалась, Мыкола… – ответил дядька Василь. – И не сможет прекратиться, доколе будут эти ляшские и наши собственные паны глумиться над простыми людьми! Терпеливей селянина, чем наш, я не видывал, хотя полсвета обошёл! Но и у самого терпеливого человека однажды предел терпению наступает… И тогда горе мучителям его, не будет им спасения, какими бы стенами замков они ни отгораживались, сколько бы гайдуков себе для защиты ни нанимали…
Отец Феофилакт возмутился:
– Чему ты учишь, Василь? Это же супротив заповеди апостольской! Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо несть власти не от Бога – существующие же власти от Бога установлены!
– Не может быть польский король-еретик властью от Бога! – твёрдо заявил дядька Василь. – Пока есть уния и не будет полной свободы нашей святой вере православной, пока католики владычествуют над нами, пока паны терзают голоту, война вовек не кончится!
Отец Феофилакт, который обычно за словом в карман не лез, тут не нашёлся, что сказать, кроме благословения:
– Тогда помогай вам Господь в деле, которое считаете правым!
Дядька Василь и тут проявил поперечный характер:
– Боже, то поможи, да и сам не лежи!
Убеждённый в том, что войны с ляхами ещё и на мой век хватит, он уже на следующий день взялся обучать
