Поприветствовав царя, страж порта, Фон, пригласил царскую чету переночевать у него, пока будут подлатывать корабли и запасать провизию. Жена Фона Полидамна приказала поварам зажарить вола, подать цаплю, приправленную кумином, и разнообразные фрукты в меду. Вместо вина подавали неизвестный напиток, называемый пивом. Менелай решил, что до вина этому вареву далеко, но пил, старательно изображая удовольствие. В свете множества ламп во всех подробностях различались разноцветные фрески на стенах, похожие на те, что Менелай видел когда-то на Кноссе: отважные юноши выделывали немыслимые кульбиты на спинах круторогих быков.

На протяжении всего ужина Фон не сводил глаз с Елены. Это, разумеется, неудивительно – на нее по-прежнему засматривались все, – но Фон изучал ее пристально, с любознательностью исследователя, привыкшего наблюдать за насекомыми, рыбами и другими диковинными созданиями, словно запоминал отличительные черты Елены, чтобы потом сравнить с другими. Менелаю от этого сделалось не по себе, и он поспешил убраться из-за стола вместе с супругой, как только позволили приличия, сославшись на усталость. На следующее утро они отправились в путь едва рассвело. Менелай, скомканно пробормотав дежурные благодарности, оставил озадаченного хозяина под портиком.

К вечеру корабли дошли до острова Фарос, но там ветер вдруг пропал. Двадцать дней стояли они там в мертвом штиле. Менелай невольно начал возвращаться мыслями к другому такому же штилю, запершему их много лет назад в Авлиде. Тогда, чтобы вызвать наконец ветер, пришлось принести в жертву племянницу Менелая Ифигению – жуткое дело, хотя однажды он слышал, как его брат, напившись, бормотал сквозь слезы, что дева исчезла с алтаря за миг до того, как нож рассек воздух. В другой раз два прорицателя шептались, что Ифигения теперь в спутницах у Артемиды – а может, даже стала богиней Гекатой. Кто теперь узнает правду, если боги решили ее не раскрывать… Менелай надеялся лишь, что воины не вспомнят о том жертвоприношении и им не втемяшится в голову принести в жертву единственную среди них женщину – Елену.

А потом, бродя как-то днем по берегу в раздумьях об очередном своем злоключении, он увидел морскую нимфу Идофею – по крайней мере, так эта дева представилась. Она сказала, что ее отец Протей поможет Менелаю вызвать ветер. Правда, сперва Протея придется поймать и удержать, но она объяснит царю, как это сделать. На следующий день Идофея велела Менелаю и трем его воинам лечь на песок и укрыться шкурами тюленей, которых она только что освежевала. Несколько часов пролежали спартанцы на солнцепеке – и, наверное, потеряли бы сознание от немилосердной вони, если бы Идофея не помазала им под носом амброзией. Наконец явился Протей.

Подобно всем морским богам он мастерски менял обличья. Как научила Идофея, главное – быстро схватить его и не отпускать, что бы ни происходило. Поэтому, когда Протей выполз из моря, Менелай выскочил из-под тюленьей шкуры, вцепился в него мертвой хваткой и удержал и рычащего льва, и извивающуюся змею, и могучего вепря, и пенный прибой, и шелестящее листвой дерево. Наконец Протей сдался и вновь стал самим собой.

– Зять Зевса, – возвестил он, – ты прогневал богов. Отправляйся обратно в Каноп и принеси в жертву богам гекатомбу. Тогда ты получишь то, что тебе нужно для возвращения домой.

Фон почему-то не удивился, снова увидев корабли спартанцев, и еще раз пригласил Менелая с Еленой на ужин и ночлег. За ужином Менелай был сама учтивость – пил пиво и слушал Фона, который после рассказа гостя о Протее принялся со знанием дела вспоминать самых разных диковинных существ со всего света – кентавров, сатиров, эмпус и тому подобных.

– А еще, – продолжал он, – есть такой эйдолон. Подобие. Кажется, что человек перед тобой во плоти, но на самом деле это лишь обман, имитация живущего, в которой на самом деле жизни нет.

– Как у богов? – без интереса спросил Менелай.

– Нет, это не бог. Это творение богов, созданное, чтобы обманывать смертных. Вот как та, что восседает рядом с тобой.

– Что ты себе позволяешь? Это уже не шутки! Ты оскорбил мою жену!

– Но это не твоя жена. Вот твоя жена.

Откуда-то из внутренних покоев вышла женщина. Она выглядела точь-в-точь как та, которую Менелай отвоевал в Трое, только живее – прекраснее, грациознее, улыбалась нежнее и держалась скромнее. Менелай обернулся к той, что сидела до этого рядом с ним, – но ее не было.

– Ты запутался, – констатировал Фон. – Сейчас объясню. Когда таскать на себе человечество стало слишком тяжело, Земля пожаловалась Зевсу. И он устроил Фиванские войны, унесшие множество жизней. Земле стало полегче. Но вскоре она стала жаловаться вновь. Предвидя такой поворот, вершительницы судеб побудили Зевса породить с Ледой дочь, чей лик погонит в дальний путь тысячу судов и разожжет еще более кровопролитную войну. Однако свою дочь Зевс пятнать этой кровью не хотел. Поэтому он сотворил вот это подобие, эйдолон, и позволил Парису увезти его в Трою. А настоящая Елена – твоя Елена – все это время была здесь, у меня, дожидаясь, пока ты ее отыщешь.

Елена взяла Менелая за руку:

– Я тосковала по тебе, муж мой.

– Завтра, – продолжал Фон, – соверши свое жертвоприношение – теперь это будет гекатомба благодарности – и отплывай. Я думаю, ветер окажется попутным.

Много лет спустя, когда Менелай состарился, боги перенесли его в Элизий, где вечно веют ласковые ветры и обитают теперь Пелей, Кадм и многие другие герои. Там он и остался жить до конца времен вместе с Еленой, дочерью Зевса.

{127}

Возвращение Неоптолема

Неоптолем, в отличие от остальных греков, не стал отправляться домой по морю. Ночью накануне намеченного отбытия из волн вышла его бабка Фетида и, предвидя все бедствия, грозящие греческим кораблям, велела вести мирмидонян по суше.

Поэтому Неоптолем со своими воинами поехал верхом, а следом тащились повозки, скрипящие и стонущие под тяжестью золота, оружия и другой военной добычи. С Неоптолемом отправился в путь троянский прорицатель Гелен и – особый трофей полководца – вдова Гектора, Андромаха. Девять месяцев спустя, когда они добрались до земли молоссов, Андромаха родила первого из трех сыновей, которым суждено было появиться у них с Неоптолемом. Молоссия Неоптолему понравилась, и он решил там обосноваться. Вскоре он стал царем. Когда скончался старый Феникс, Неоптолем похоронил его там же, в Молоссии, устроив пышное погребение, которым его отец наверняка остался бы доволен.

Пришла пора подумать, как жить дальше. Когда греческие военачальники уговаривали Неоптолема вступить в войну, Менелай пообещал выдать за него Гермиону – их общую с Еленой дочь. К тому времени, как Менелай с Еленой вернулись наконец в Спарту, Гермиона уже созрела для замужества – злые языки поговаривали, что, пожалуй, и перезрела. Неоптолем привез ее в Молоссию, и она стала его женой.

Но прошло несколько лет, а детей у них все не было. Неоптолему требовался законный наследник, поэтому он снова отправился в путь – на этот раз в Дельфы, просить совета Аполлона. Надеясь снискать расположение бога, с собой он и его спутники везли самые драгоценные из троянских трофеев – бронзовые треножники, золотые и серебряные украшения, изысканные вазы и ткани тончайшей работы.

В Дельфы они прибыли в четвертый день месяца – за три дня до того, как Аполлон начинал вещать устами пифии, – и разбили лагерь неподалеку от селения под святилищем. Неоптолем отправил своих спутников с дарами к храму, чтобы жрецы Аполлона наверняка позволили ему задать свой вопрос богу. Перед самым рассветом седьмого дня Неоптолем вскарабкался по расчертившей склон зигзагом тропе. По обе стороны от него виднелись сокровищницы, которые зажиточные города выстроили, чтобы выставлять там свои дары богу, – за кованой решеткой поблескивали несметные богатства. Неоптолем, опешив от такой роскоши, засомневался, устроят ли Аполлона те подношения, которые привез он.

В храме и вокруг царила суета – шли приготовления к церемониям. Одни слуги подметали мраморный портик и носили в благоухающий внутренний зал свежие ветви лавра. Другие убирали горы небольших дешевых подношений, которые оставляли богу обычные посетители, – бронзовые чаши для вина и даже (от самых бедных) глиняные копии бронзовых чаш.