усыпанная тяжелыми гроздьями, а чуть поодаль били и искрились четыре ключа, сливаясь в единый поток. Зеленые поляны курчавились петрушкой и пестрели фиалками. В небе деловито сновали птицы – совы, ястребы, длинноклювые морские вороны. Даже Гермес, даром что бог, оглядывался вокруг с восхищением и любопытством.

Гермеса Калипсо узнала, едва он шагнул в пещеру: боги всегда распознают себе подобных, как бы далеко друг от друга ни жили.

– Тебе здесь всегда рады, Гермес, – приветствовала гостя хозяйка острова. – Но что тебя привело? Сколько воды утекло с той поры, как ты наведывался сюда последний раз…

– Ты же богиня? Значит, ответ тебе ведом: меня послал Зевс. Стал бы я по собственной воле плюхать через это бесконечное море… Он велит тебе отпустить Одиссея, пусть возвращается домой.

Калипсо затряслась от негодования:

– Вы, боги! Вы спите, с кем пожелаете, но, стоит богине позволить себе то же самое, вы мигом лишаете ее этого удовольствия. Я спасла Одиссея, когда его прибило к моему острову после кораблекрушения, я заботилась о нем все это время, почему я не могу оставить его себе? Хотя что проку мне зря воздух сотрясать! Зевс все равно своего добьется!

Калипсо направилась по берегу туда, где Одиссей каждый день выплакивал глаза, уставившись на синюю гладь, за которой скрывалась Итака. Услышав, что его отпускают, он сперва заподозрил подвох, и только когда Калипсо поклялась водами Стикса, Одиссей поверил. Но и тогда она попыталась уговорить его не уплывать, предлагая за это подарить ему бессмертие, как предлагала много раз прежде. Она не понимала, почему он так рвется прожить свой краткий век рядом с женой, которой даже в юности далеко было до чувственной красоты нимфы.

Ночью Калипсо в последний раз уложила Одиссея с собой в постель. А утром выдала инструменты и велела сооружать плот. Она отвела его туда, где росли самые высокие деревья на острове, – двадцать из них он срубил и распилил на доски. А затем, просверлив, умело соединил веревками и нагелями. Приделал руль, поставил мачту, закрепил на рее парус из того полотна, которое ткала Калипсо, и плот был готов. Нимфа снабдила его всем необходимым и рассказала, как добраться до острова феаков, которые затем доставят его домой.

На восемнадцатый день в море, когда на горизонте уже начала расти Феакия, плот заметил Посейдон, возвращающийся из Эфиопии. Закипев от гнева, он взболтал море своим трезубцем и завесил густым туманом. Море швыряло плот туда-сюда в кромешном мраке, мачта надломилась, руль оторвался. Могучие волны обрушивались на Одиссея, и он уже начал жалеть, что не погиб под Троей. Но богиня Левкотея, которая когда-то была дочерью Кадма Ино, заметила несчастного и поднялась из волн ему навстречу.

– Бедный смертный, за что же так возненавидел тебя Посейдон? Ты кажешься мне человеком благоразумным, так что слушай: возьми мое покрывало, разденься донага, обвяжись им, пропустив под мышками, и прыгай с обломков плота. Покрывало удержит тебя как поплавок, и ты доплывешь до Феакии. Когда выберешься на берег, покрывало брось обратно в море – только помни: не оглядывайся!

И Левкотея стрелой ушла в пучину.

Ошеломленный Одиссей не знал, что и думать. Помощь от богини как нельзя кстати, но что, если это ловушка? Прыгать с плота, как она велела, или держаться до последнего, пока еще есть надежда? Тут Посейдон воздвиг огромнейшую волну, и та разметала плот в щепу. Одиссей взобрался на скачущую по волнам доску, стащил одежду и, обвязавшись покрывалом, кинулся в бурлящее море. Накативший вал подхватил его и понес – чудесное покрывало и вправду не давало ему утонуть.

Два дня и две ночи барахтался Одиссей в волнах. На третий день он заметил отвесные утесы и острые скалы – совершенно не то место, чтобы выбираться на берег. Однако высокая волна швырнула Одиссея прямо на них, и он избежал смерти лишь потому, что умудрился ухватиться за каменный зубец и повиснуть на нем. Волна, отхлынув, оторвала его от зубца – там бы он и погиб, если бы Афина не надоумила его поплыть поперек течения, и он, повиновавшись, заметил впереди спокойное устье реки. Одиссей стал молить о помощи речного бога – тот оказался к нему благосклонен. Измученный герой выкарабкался на берег – голый, весь в синяках и соляной корке. Покрывало Левкотеи он, как и было велено, бросил в реку, и течение принесло его прямо в руки морской нимфы.

Одиссей же, упав на колени, поцеловал землю, а потом залез в шалаш, образованный сомкнувшимися кронами двух близко растущих кустов, и провалился в сон.

{131}

Царевна и скиталец

Пока Одиссей отсыпался под кустами, на Феакию примчалась Афина и проскользнула, словно шепоток, в спальню Навсикаи, дочери царя Алкиноя и царицы Ареты. Приняв обличье лучшей подруги царевны, Афина заговорила с ней во сне:

– Навсикая! Твои прекрасные наряды валяются грудами грязного тряпья по всем покоям! Со дня на день к тебе посватается какой-нибудь красавец, а тебе на собственную свадьбу нечего будет надеть. Вставай, лежебока! Возьми у отца повозку и отправляйся к заводям на берегу – все это надо перестирать.

Сон улетучился, Навсикая открыла глаза.

Признаваться отцу, что она грезит о замужестве, царевна стыдилась, поэтому разговор она повела так:

– Отец, я вижу, одежду твою пора бы постирать, нельзя тебе выходить к советникам таким неопрятным! Да и братьям моим вечно требуется чистое, когда они идут на танцы. Столько грязной одежды у нас скопилось, целая телега наберется. Можно я возьму повозку и пойду на берег стирать?

Алкиной улыбнулся про себя, гадая, что на самом деле на уме у его дочери, но велел слугам запрягать мулов. Царица Арета уложила Навсикае и служанкам корзину с едой – вино, сыр, маслины, царевна взяла вожжи, и вся компания тронулась в путь. Выстирав всю груду и разложив на гальке сохнуть, девушки затеяли игру в мяч. Афина только этого и дожидалась. Ловким движением руки она забросила мяч на глубину – девушки загалдели расстроенно и своими криками разбудили Одиссея. Он осторожно посмотрел сквозь листву, решая, что делать. Куда он попал? Кто эти девушки – смертные или, может быть, нимфы? Богини, у которых он опять будет томиться в плену, как у Калипсо? Ясно было одно: если он не покажется, помощи точно не получит. Сорвав ветку с густой листвой, он прикрыл интимные места, вдохнул поглубже и вышел – голый, весь в соляных разводах. Служанки с визгом кинулись врассыпную, но царевна не тронулась с места: Афина внушила ей отвагу.

– О, прекрасная, – обратился к ней Одиссей, – смертная ты или богиня? Ты похожа на Артемиду, но, если ты смертная, твоим родителям несказанно повезло, как повезет и тому, кто станет твоим мужем. Я не могу тобой не любоваться! Но я вынужден молить тебя о помощи. Двадцать дней меня носило по бурному морю после того, как я отплыл с Огигии. Прошу, сжалься надо мной. Дай мне каких-нибудь лохмотьев, чтобы прикрыться, и скажи, где можно раздобыть еды.

– Мой народ всегда был добр к странникам, – ответила Навсикая. – Вот, возьми сыра и маслин, подкрепи силы. А потом смой соль с кожи и надень этот свежевыстиранный хитон, сотканный моей матерью.

Когда Одиссей вымылся и оделся, Афина сделала его более рослым и могучим на вид, а кудри заставила лечь красивой волной. Навсикая, пораженная такой переменой, невольно стала представлять, каково было бы стать женой такого героя. И придумала, как познакомить его с родителями, чтобы он им точно понравился.

– Иди за нами, чужеземец, но у городских стен задержись и подожди немного в роще Афины – иначе, если нас увидят вместе, поползут слухи. Дальше доберись до царского дворца, его ты точно найдешь. Когда тебя проводят внутрь, прежде обратись с мольбой о помощи к моей матери, что сидит сейчас за прялкой, и если ты придешься по душе матушке, то и отец будет тебе рад.

Они дошли вместе до рощи Афины, а там разделились. Вскоре явилась и сама Афина – в этот раз в обличье маленькой девочки – и повела Одиссея во дворец, скрыв