объяснила нам, в чем дело: каждую ночь царица распускает все, что соткала за день! Что ж, Пенелопа хитра, но и мы не промах – и мы никуда отсюда не уйдем, пока она не выйдет за кого-то из нас замуж.

– Я не буду выдавать свою мать замуж силой, Антиной, – эринии меня потом со свету сживут. Завтра я отплываю в Пилос и Спарту, узнавать, что слышно о моем отце. А когда вернусь, мне будет ясно, как лучше поступить с непрошеными гостями, не желающими убираться из моего дома.

Тогда встал один из благородных мужей, Ментор, и сказал, обращаясь к гражданам Итаки:

– Телемах прав, друзья. Как могли мы терпеть этих распоясавшихся наглецов, разоряющих дом Одиссея? Стыд нам и позор!

Споры продолжались, пока толпа не разошлась, – решения в итоге так и не приняли. Телемах вышел на берег и стал взывать к Афине. На этот раз она явилась ему в обличье Ментора и предложила добыть корабль, если снаряжение его Телемах возьмет на себя.

Царевич отправился домой и поговорил со старой служанкой Эвриклеей, которая когда-то нянчила его, а еще раньше – его отца. Теперь же она хранила ключи от всех дворцовых кладовых. Вместе с Эвриклеей Телемах собрал провизию для плавания, а потом зашагал туда, где они условились встретиться с Ментором, – к месту стоянки корабля. С Эвриклеи он взял клятву ничего не говорить Пенелопе о его отлучке.

{129}

Нестор и Менелай

Зефир свистнул попутный ветер, и корабль понесся к Пилосу, будто на крыльях. Пристав к берегу, Телемах с товарищами увидели там Нестора, который приносил в жертву Посейдону сорок девять черных быков. Телемах стушевался и спрятался за спины моряков, не зная, что сказать и как поступить.

– Не робей, – напутствовала Афина, стоявшая рядом в обличье Ментора. – Подойди к Нестору, спроси его о своем отце. Положись на чутье, оно у тебя хорошее, да и боги помогут.

Нестор и его сын Писистрат, поприветствовав гостей, расстелили на песке мягкие овечьи шкуры, чтобы им было удобнее возлежать. Писистрат принес блюда с нежными птичьими потрохами и, попросив Ментора совершить первое возлияние в честь Посейдона, передал преображенной Афине золотой кубок с вином. Богиня вылила его на песок, обращаясь к Посейдону с мольбой даровать пилосцам богатство и славу, а гостям – успех в том деле, с которым они прибыли. Вот только откликаться на эти мольбы, как Афина прекрасно знала, будет не ее дядя, а она сама.

Когда трапеза подошла к концу, Телемах назвался. Нестор прослезился, узнав, что перед ним сын его дорогого друга Одиссея, но ничего нового ему сообщить не смог. Рассказал, что Менелай с Агамемноном рассорились перед самым отбытием из Трои, и поэтому остальные военачальники тоже разделились на два лагеря. Нестор отплыл с Менелаем, а Одиссей остался с приспешниками Агамемнона. Больше Нестор его не видел.

– Кстати, – вспомнил старик, – ты слышал, какой безобразный прием оказали Агамемнону? Эгисф – подлец! Однако за свою подлость он уже поплатился: Орест убил его и бросил тело на растерзание стервятникам и псам за городской стеной. Но что я слышу об этих женихах, осаждающих твой дом? Почему ты их терпишь? Ждешь возвращения Одиссея? Так он, может, никогда не вернется! Эх, если бы Афина любила тебя так же, как любила твоего отца, – уж она бы помогла тебе очистить дом от этих бездельников.

– Может, она любит и Телемаха, – вмешался Ментор. – Да и Одиссея давайте не сбрасывать со счетов. Боги охотно спасают тех, кому благоволят. Лучше пусть Одиссей вернется в положенный ему срок и останется цел, чем вернется прежде времени и погибнет, как Агамемнон.

– Надеюсь, Менелай мне что-нибудь расскажет, – вздохнул Телемах. – Не одолжите ли вы мне колесницу, чтобы доехать до Спарты?

Писистрат вскочил с готовностью:

– Отец, я поеду с ним, хорошо?

Нестор кивнул в знак согласия.

Пока они разговаривали, стемнело. Нестор велел конюшим запрячь колесницу к утру, а служанкам приказал приготовить мягкие постели гостям. Ментор от постели отказался, объяснив, что привык спать на корабле, и, встав, зашагал было прочь, но на ходу, к изумлению всех собравшихся, превратился в птицу и исчез в звездном небе.

– Телемах! – воскликнул Нестор. – А ведь это, пожалуй, была сама Афина! Да, похоже, она и вправду тебя любит! Ты будешь таким же великим героем, как твой отец!

На рассвете Телемах с Писистратом выехали в Спарту и заночевали на полпути в доме друга. В Спарту они прибыли под вечер следующего дня – прямиком на свадебный пир Гермионы, дочери Менелая, которая уезжала в Молоссию к Неоптолему. Гости уже веселились вовсю – ели, танцевали, пели, но и новоприбывших Менелай любезно пригласил присоединиться. Телемах и Писистрат с любопытством осматривались вокруг, восхищаясь богатством и изысканностью вещей, украшающих хозяйский дом.

– Эх, знали бы вы, какой ценой далось мне это великолепие, – вздохнул Менелай. – Ветры изрядно помотали наши корабли по свету после отплытия из Трои. Нас заносило то к одному царю, то к другому, и каждый, отправляя нас в дальнейший путь, дарил на прощание всю эту красоту, которой вы восторгаетесь теперь. Но я бы все это отдал за то, чтобы оказаться дома раньше и успеть спасти брата. Как мне не хватает Агамемнона! И всех тех, кто сражался со мной под Троей! Больше всего, конечно, я тоскую по Одиссею – вот кто был неистощим на выдумки и не знал устали!

По щекам Телемаха покатились слезы. Менелай умолк в замешательстве. И тут, словно нарочно подгадав момент, из своих покоев вышла Елена:

– У нас новые гости, муж мой? Смотри-ка, этот юноша – вылитый Одиссей, просто одно лицо, впервые вижу такое. Неужели это Телемах так вырос – он ведь совсем крохой был, когда его отец уходил на войну!

Телемах зарыдал еще горше, уткнувшись в плащ. Писистрат назвался и представил своего спутника, отчего Менелай с Еленой тоже прослезились, вспоминая Нестора, Одиссея и остальных друзей, с которыми давно не виделись. Но, пока мужчины горевали, Елена вытерла глаза и принялась разливать вино, тайком подмешав туда непент – снадобье, утоляющее даже самую сильную тоску. Она получила его от жены Фона Полидамны, когда жила в Египте, чья земля рождала много разных трав – и целебных, и колдовских. И вот уже все покачиваются на ласковой, убаюкивающей непентовой волне, а потом расходятся из-за столов и забываются сладким сном.

Утром Менелай с Телемахом побеседовали еще раз – Телемах узнал, что поведал Менелаю об Одиссее морской бог Протей, когда спартанский царь схватил его два года назад, дождавшись на фаросском берегу под тюленьей шкурой. Если верить Протею, тогда Одиссей был еще жив: старик сам видел, как он стоит на берегу острова нимфы Калипсо, вглядываясь в даль, за которой скрывалась Итака.

– Так что не падай духом, Телемах, – приободрил его Менелай. – Насколько я знаю твоего отца, он обязательно доберется до дома. А ты побудь с нами еще, повеселись.

Однако накануне ночью Телемаху во сне явилась Афина и велела возвращаться, поэтому он поблагодарил Менелая и уехал обратно в Пилос с Писистратом. Там они с Ментором подняли парус и отчалили на Итаку.

Впереди их подстерегала опасность. Услышав, что Телемах пытается разузнать о своем отце, Антиной тоже нанял корабль и затаился в проливе между Итакой и Кефалонией, надеясь перехватить царевича по пути домой и убить. Если бы не Афина, которая предупредила его и велела плыть окольной дорогой, сын Одиссея наверняка отправился бы на корм рыбам.

{130}

Калипсо

Через несколько дней после того, как Афина явилась на Итаку помогать Телемаху, обулся в свои золотые сандалии и Гермес, не забыв прихватить жезл. Поблескивая всем этим золотом на солнце, он ринулся с Олимпа прямо в море, а потом, пикируя в волны и выныривая, словно чайка на охоте, долетел до самой Огигии.

Воздух на острове пьянил ароматом сосен, кипарисов и цитрусовых деревьев. Калипсо сидела в своей пещере у очага, в котором плясало яркое пламя, и, напевая себе под нос, пропускала золотой челнок через нити основы на ткацком станке. Вход в пещеру обрамляла виноградная лоза,