А потом Джонотан, которого в этот день выгнали с его капитанской роли, едва ли не упал в каюту вместе с ней, и Агата рассмеялась, когда внезапно оказалась у его груди. Снова, как в начале плавания, когда море будто шутило над ней и вволю кидало в объятия самого желанного на свете мужчины. И сейчас этот мужчина коварно улыбнулся, снова упираясь обеими руками по сторонам от неё, чтобы удержать на месте, и нежно провёл ладонью по её щеке.

– Я ошибался. Прости, что втянул тебя во всё это, Агата. Я был так ослеплён своей местью, что думал, это путешествие расставит всё на свои места. Так и случилось, но… Прости за то, что пришлось пережить. А ещё я не думал, что ты осмелишься заключить с ним договор.

– О, ты ещё плохо знаешь меня, Джонотан. Я умею быть очень упрямой.

– Нет-нет, это я знаю прекрасно! – рассмеялся он.

– А теперь я прошу, Джонотан. Пожалуйста. Поцелуй меня, – потребовала Агата с затаённым смехом и предчувствием грозы.

– Как долго я мечтал это услышать, кирия ди Эмери…

– Теперь кирия ди Арс.

– Тебе идёт, – Джонотан кивнул и прижался к ней губами. Сначала легко касаясь скулы, щеки, скользя дыханием ниже… И наконец так долгожданно приникая к губам.

«Госпожа Дикарка», будто подчиняясь воле своего капитана и повелителя, послушно ухнула между волнами, вызвав волнующее чувство падения… но не в пропасть, нет. Агата подалась вперёд и сама прильнула к самым горячим и сводящим с ума губам.

Джонотан скинул с плеч камзол, оставшись в тонкой рубашке, под которой проступали такие приятные – она помнила по танцу с клинками – напряжённые мышцы. Воспоминание снова бросило в жар.

Не помня себя от волнения, Агата провела ладонями по его талии и проникла под рубашку, которую вытащила из-под широкого пояса. Джонотан выдохнул с низким стоном и снова впился в неё поцелуем.

Сложно было сказать, падала она потому, что корабль качало, или потому, что от сильных чувств подгибались ноги, но Джонотан чутко ловил её и удерживал в крепких объятиях, ещё сильнее распаляя жар.

– Джонотан… – ахнула Агата, когда в следующий раз они уже не устояли и сначала ударились о стенку каюты, обитую тканью, а потом добрели до постели.

– Да, моя госпожа…

– Только не смей называть меня дикаркой.

Джонотан рассмеялся, но быстро стал серьёзнее, когда взглянул в её глаза и убрал окончательно растрёпанные ветром волосы. Провёл обеими ладонями по её лицу, оглаживая так нежно и с такой любовью, что замирало сердце. Он обнял её лицо обеими ладонями, скользнул большими пальцами по щекам и прежде, чем склониться и поцеловать, прошептал дразняще:

– Спорим, что ты попросишь этого первая?..

– Я тебя… точно убью.

– Я предусмотрительно спрятал всё острое в этой каюте, – рассмеялся он, хотя в его взгляде всё ломалось и плавилось от той волны нежности, что она ощущала. – Хотя, конечно, ты была хороша и с канделябром…

Джонотан провёл губами по её шее, жарко прикусил кожу, обжёг новым поцелуем ямку между ключиц, а Агата впилась пальцами в его волосы, шепнув:

– Тогда спорим! И ты снова проиграешь, Джонотан ди Арс.

Эпилог

Ветер ударил сильнее. Альбатрос, расправив крылья, парил над идущим под всеми парусами кораблём. Рассветное солнце золотило его металлические части и отливало розовым и персиковым на натянутых до предела полотнах парусов.

Что-то было волшебное в том, как плавно и величественно судно рассекало подёрнутый рябью морской простор, оставляя пенистый след и столь же величественно расходившиеся до берега волны.

Альбатрос, провожающий корабль, взмахнул крыльями и проскользил в вышине дальше, уходя за перистые облака, а над мачтами «Госпожи Дикарки» послышались крики чаек – предвестники скорой суши.

Вся природа, казалось, любовалась этой умиротворяющей картиной: крепкий ровный ветер, играющий всеми цветами рассвет, что рассеивал дымку над горизонтом, и светлые паруса, белеющие в море и издали похожие на гигантских птиц…

– Да грёбаная ты креветка! – ругнулся Вильхельм, наблюдая за тем, как из-за энергичного встряхивания с пера упала жирная, как каракатица, капля чернил и растеклась на буквах, которые он выводил с невиданным для себя старанием.

«Агата простонала, подставляя под его поцелуи…»

Что подставляла теперь уже кирия ди Арс и кому, больше не представлялось возможным разобрать.

Дверь в небольшую каюту начала со скрипом открываться. Вильхельм скомкал лист бумаги, весьма коряво исписанный с разных сторон, и бросил его на пол. Глядя на дверь, он закинул руки за голову и терпеливо ждал.

– Кх-м… – неожиданно в каюту протиснулась Элен с подносом в руках, но, встретив прямой взгляд Вильхельма, тотчас стушевалась и едва не споткнулась, почему-то отчаянно покраснев.

– Я занят.

От внушительной фигуры кирии Элен исходили прямо-таки волны переживаний. Пышная грудь, утянутая в строгое платье, ощутимо вздымалась, а сама женщина вперила в него беспомощный взгляд и не могла решиться, то ли подойти, то ли бежать.

– Ради всех богов, Элен! – громко хмыкнул Вильхельм, откидываясь на спинку стула и почёсывая пальцами затылок. – Я вас не узнаю! Ещё неделю назад вы плеснули ведром воды в лицо капитану, а потом строили всю команду, как заправская пиратка! А тут снова вспомнили, что вы монашка и вам по статусу положено краснеть перед мужчиной, м?

– Вообще-то, кириос ди Морен… – Элен откашлялась и выпрямилась, глядя на него строгим и даже осуждающим взглядом. – Я не «монашка», а благородная кирия, принадлежащая к одному из высочайших родов Энарии. И тот факт, что я добровольно провела в монастыре Сан-Хосен несколько лет, вовсе не делает из меня…

– …монашку? – перебил Вильхельм, задорно вздёрнув бровь и одарив благородную кирию самым бесстыдным взглядом, на который только был способен.

– Я принесла вам чай! – голос Элен внезапно сорвался на высокую ноту.

– Но я не просил, – продолжал веселиться Вильхельм, глядя, как на щеках женщины алеют пятна от волнения. – Скажите честно, Элен, в чём суть вашего визита? Признаться, я действительно очень занят последние дни.

Ногой он задвинул скомканный, исписанный неровными строками лист, а Элен так цепко вперила в пирата взгляд, что его движение явно не укрылось от её строгих глаз.

– Ваш чай! – с некоторым вызовом подвела она итог, шатаясь от лёгкой качки и подходя к столу.

Пристроив на край стола маленький поднос с изящным заварником в мелкие розочки и чайной парой из того же сервиза, она тяжело вздохнула, обдав Вильхельма ди Морена тонким ароматом духов.

– На кой… – начал было Вильхельм, но, поймав строгий взгляд Элен, откашлялся. – Мне не нужен чай,