Шрифт:
Закладка:
Когда мне наконец удалось прожить целый день, не вспоминая о Тюдоре, я вздохнула с облегчением. Это было серьезное достижение – моей одержимости пришел конец. Отчаянное одиночество, накатывавшее на меня во сне, можно было не принимать во внимание. Безрассудное наваждение закончилось.
Однако в силу сложившихся обстоятельств нам пора было возвращаться в Виндзор.
* * *
Не прошло и часа с тех пор, как мы вернулись, а безнадежность моего плана проявила себя ярко, в полной мере. Домочадцы ненадолго собрались в конце дня, чтобы выпить последний на сегодня глоток эля, взять кусок хлеба и свечи. Все это происходило под зорким взглядом господина Тюдора, демонстрировавшего ту же точность и сдержанность, что и всегда в моем присутствии независимо от дел, которые он выполнял.
Дворцовый распорядитель протянул мне свечу.
– Доброй ночи, миледи. – Он был воплощением добродетели и благочестия. – Как хорошо, что вы вернулись и снова с нами.
Мне же казалось, будто пространство между нами объято пламенем. Каждый мой вдох был наполнен жгучим желанием коснуться этих пальцев, держащих свечу, или как бы невзначай задеть Тюдора, отдавая ему чашу из-под эля. Мое недолгое отсутствие нисколько не утолило эту безумную жажду.
– Да хранит вас Господь и все его святые, миледи, – тихо сказал он, напоследок почтительно склонив голову.
Испытывал ли Тюдор ко мне хоть какие-то чувства? Очевидно, нет. Он видел во мне лишь вдовствующую королеву.
Но когда я направлялась в свою спальню, прикрывая ладонью пламя свечи от сквозняков, я вспомнила, что при расставании наши взгляды на краткий миг встретились. В ту ночь мой валлийский дворцовый распорядитель прокрался в мое сознание, несмотря на то что я это запретила. Он проник в мои сны, и ближе к рассвету я уже оплакивала крушение своих надежд.
Как могло случиться, что я жаждала Оуэна Тюдора, в то время как он вообще не видел во мне женщину? Это было несправедливо, и я ругала себя, одновременно презирая за то, что не в силах его отвергнуть.
«Прогони его, уволь!» – настойчиво шептал мне внутренний голос.
Но я не могла даже помыслить об этом.
* * *
Я честно старалась не смотреть на Оуэна Тюдора. Старалась не позволять своим глазам следить за тем, как он пересекает Большой зал, – получалось это у меня так же, как у Юного Генриха, когда его взгляд застывал при виде подаваемого в конце трапезы блюда с любимым пюре из густого меда и хлеба. Я изо всех сил старалась не обращать внимания на очертания тела Тюдора, угадывавшиеся под безукоризненным нарядом.
Но оказалось, что это невозможно. Был ли Тюдор облачен в черный дамаск с золотой цепью на шее, в котором присутствовал на пиру, или в обычные повседневные одежды из шерсти и кожи, я видела, как играют его мышцы, живо представляя себе их контуры и форму. Оуэн Тюдор надежно поселился в моем сердце, став настоящей занозой.
Я поймала себя на том, что невольно перебираю в уме то немногое, что знаю о нем. Как долго он уже занимается моими делами? Думаю, лет шесть, но, поскольку Тюдора назначили, а не я сама его выбрала, я прежде обращала на него мало внимания и ничего не знала ни о его семье, ни о предыдущей жизни. Знала лишь, что он пользовался покровительством сэра Уолтера Хангерфорда, служил стюардом при дворе Генриха и находился во Франции в свите Генриха, когда я выходила замуж.
После смерти Генриха, когда все мое окружение полностью укомплектовали бывшими людьми моего мужа, господина Тюдора назначили моим дворцовым распорядителем. Я знала лишь, что со своими обязанностями он справлялся безупречно и без всякого вмешательства с моей стороны: Оуэн научился этому у настоящего мастера своего дела.
Но что мне было известно о нем как о человеке? Ничего. Я не знала о Тюдоре ничего, кроме того, что, если я отдавала какой-то приказ, он исполнялся немедленно, без каких-либо возражений – иногда даже прежде, чем я высказывала его вслух. Я вдруг осознала, что за все эти годы Тюдор не произнес в моем присутствии и дюжины слов, которые не касались бы моего приказа. Я была подавлена тем, что так мало знаю о человеке, который столь усердно мне служит.
Но сейчас я хотела от Тюдора большего, чем просто безучастно точное выполнение обязанностей.
Как я могла опуститься до того, чтобы провожать своего слугу страстным взглядом, точно томящаяся от преданной любви собака, тоскующая по отсутствующему хозяину? Я спешно отвернулась и направилась к лестнице в свои покои, чтобы не видеть, как Тюдор вытянул вверх руку, помогая молоденькой служанке с кухни заменить свечи в одном из канделябров, а потом рассмеялся, когда она неловко уронила одну из них.
Во рту у меня пересохло, будто после длительной жажды. Я что, всю жизнь провела в пустыне? Почему этот огонь зажегся во мне от такой банальной, казалось бы, вещи, как мужской смех, от которого по коже пробегали мурашки?
Это ничем не лучше, чем позволить увлечь себя в объятия Эдмунду Бофорту. Неужели ты так ничему и не научилась, Екатерина?
Однако это вовсе не было похоже на мою влюбленность в Бофорта. Эдмунд намеренно старался меня очаровать, завоевать своими подарками и экстравагантными поступками, увлечь задушевными разговорами и нелепыми проявлениями якобы высоких чувств, которые заставили меня настолько забыть о своем возрасте и статусе, что я вообразила себя молоденькой девушкой, которая вольна потакать своим эмоциям. Я подверглась искушению, была околдована и настолько увлечена, что не смогла рассмотреть под внешней позолотой неприглядную ржавчину откровенных политических амбиций.
А вот Оуэн Тюдор совершенно не стремился меня очаровать. Мне даже казалось, будто все наоборот, – он пытается оттолкнуть меня. Когда бы и о чем бы я с ним ни заговорила, он неизменно держался с подчеркнутой сдержанностью, речь его была краткой и немногословной. Тюдор, должно быть, заметил мой интерес, решила я, и теперь пытается его пресечь – ради своего и моего блага. Я вынуждена была предположить, что мой слуга более проницателен, чем я, ведь он держал меня на дистанции умело и настойчиво. Интересно, все ли женщины чувствуют себя такими же несчастными, как я, столкнувшись с мужчиной, который их не хочет?
Однажды, встав утром с постели после беспокойного сна, я непонятным образом, словно в миг ослепительного озарения, вдруг поняла, что за лихорадочный жар преследовал
