Дамы на лету поймали мою идею.

– Алый. Цвет власти.

– Алый. Цвет амбиций.

– Алый, ведь Глостер изменил первой жене и неудачно выбрал вторую.

У меня были определенные сложности с тем, чтобы вести себя благовоспитанно по отношению к Глостеру, ведь он разрушил мое светлое будущее законодательным эквивалентом секиры. Проведенный им акт теперь будет действовать века. Ни один амбициозный мужчина не станет рассматривать меня в качестве невесты; мне была уготована одинокая жизнь вдовы. Я с беспощадным злорадством подняла отрез кровавого шелка, отхватила от него ножницами лоскут шириной с ладонь и поднесла его к пламени свечи; ткань сначала заискрилась, а потом свернулась и сгорела дотла.

– Ну вот. С Глостером покончено, теперь он для меня ничто. – Я перехватила встревоженный взгляд Беатрис, следившей за исчезающим в огне куском материи. – Не могу поверить, что вы, Беатрис, были дружны с этим человеком.

– Нет, что вы, миледи! – Она испуганно передернула плечами. – Но это ведь колдовство. Возможно, у вас во Франции…

– Ничего подобного, – заверила я ее. – Это лишь сообщение о моих намерениях. Глостер еще много лет будет крепок и здоров. – Я обвела взглядом лица, полные ожидания. – Ладно, теперь епископ Генрих. Он был добр ко мне… однако, с моей точки зрения, он такой же самовлюбленный эгоист, как и остальные Бофорты. Ему нельзя доверять.

– Насыщенный пурпурный, – предложила Беатрис. – Епископ любит деньги и отличается повышенным самомнением.

– И спит и видит кардинальскую шапочку, – добавила Сесилия.

Пурпурный шелк повторил путь своего алого собрата.

Кто следующий? Сначала я подумала о своем отце, с детских лет внушавшем мне страх, – сумасшедшем, никчемном, то добром и заботливом, то яростном и жестоком, – но потом поняла, что он-то был в этом не виноват.

Затем мне на ум пришел брат Карл, который стал бы королем Карлом Седьмым, если бы смог убедить достаточное количество французов его поддержать, и таким образом помешал бы моему сыну занять французский трон. Но Карл ведь не имел права на французскую корону ни по рождению, ни по крови! Впрочем, я не могла отрицать: сам он свято верил в нерушимость своих прав на престол. Выбор был непростой, но возбуждение придворных дам меня подстегивало.

И тогда я взяла отрез белоснежного шелка.

– А это для кого?

– Для моего мужа Генриха. Как это ни печально, безвременно ушедшего от нас.

Настроение мгновенно стало торжественно-скорбным.

– Чистый.

– Почитаемый.

– По-рыцарски благородный. Великая потеря…

– Да, – согласилась я и не стала ничего добавлять, понимая, что это было бы неправильно.

Генрих был чистым и холодным, как лютая зима, и жестоким в своем пренебрежении к людям, будто смертельно отточенный клинок. Я восхищалась его талантами, но не жалела о его отсутствии, когда белый шелк вспыхнул в огне и умер, как когда-то сгорел он сам в последних муках ужасной болезни.

– Ему тоже больше нет места в моей жизни.

– Он был великим королем, – торжественно произнесла Мэг.

– Да, это так, – снова согласилась я. – Лучшим из лучших. В стремлении к величию Англии ему не было равных.

На меня вдруг нахлынули воспоминания о моей незрелой страстной влюбленности в Генриха и о том, как он постоянно пренебрегал мной; мои руки на миг безвольно упали на колени, выронив шелк; дамы беспокойно заерзали. Веселость куда-то исчезла.

– А что насчет Эдмунда Бофорта? – спросила Беатрис и тут же испугалась собственной смелости, поскольку вопрос был весьма деликатный.

Что, если я гневно наброшусь на нее за такой намек? Или разрыдаюсь, хоть и сама отрицаю обиду на Бофорта? Смутит ли меня это настолько, что я решу отыграться на своих придворных дамах?

Я подумала об Эдмунде, о том, как безнадежно утонула в своих фантазиях о нем, словно бабочка-однодневка, которая в конце короткого жизненного пути безвольно падает в реку, и ее уносит течением. Эдмунд сплел паутину, чтобы связать мне крылья и покорить мою волю. Как же я радовалась тогда, изо дня в день живя лишь настоящим, в трепетном ожидании его следующего поцелуя, его горячих объятий! Мне казалось, что ни одна женщина не устояла бы перед таким блистательным искушением.

Но нет, устояла бы, будь у нее хоть немного здравого смысла. На самом деле Эдмунд был таким же корыстолюбивым, как и остальные, просто я вела себя удивительно глупо, позволив подвергнуть риску свою репутацию; но винить в этом мне было некого, кроме самой себя. По собственной недальновидности я слепо верила ему. Но это не повторится, впредь я не позволю мужчинам меня использовать, не дам обольстить себя сладкими речами и хитрыми завлекающими уловками. Ни один мужчина больше не удостоится моей преданности и душевной привязанности. Не говоря уже о любви.

– Перед Эдмундом Бофортом трудно устоять, – глубокомысленно заметила Мэг, словно прочитав мои мысли.

О, я блестяще владела собой, да и тяга к театральным эффектам и на этот раз меня не подвела. Я достала из своего сундука золотую нить, длинную и блестящую, и с чувством, от всего сердца произнесла:

– А вот и он. Эдмунд, который добился моего расположения и вполне мог бы меня завоевать, будь у него характер потверже. Один из блистательных Бофортов. Он поступил жестоко, отвергнув меня.

С этими словами я сожгла длинную, очень дорогую нить целиком, не оставив ни кусочка. При этом я улыбалась, обводя глазами настороженные лица дам. Думаю, сегодня мне удалось заслужить их восхищение – или, по крайней мере, уважение.

Когда я оставляла своих придворных в комнате, они смеялись, оживленно обсуждая знакомых мужчин, не соответствовавших их высоким стандартам. Я восхищалась и завидовала их беззаботности, их уверенности в том, что однажды все они выйдут замуж, а если повезет, то и познают истинное значение слова «любовь». Я же всегда буду одинока, останусь незамужней и буду жить в уединении. И никого больше не полюблю.

В те дни меня не покидали злость и обида.

Вдохновленная решимостью вести уединенную жизнь, я обрела силу духа в тех ограниченных условиях, которые создал для меня герцог Глостер. Я решила, что отныне буду только вдовствующей королевой, блистательной и безупречной в отведенной ей роли.

Я наконец-то повзрослела. Давно пора, как сказала бы моя дорогая Мишель.

– Я хочу посетить свои владения, – сообщила я своему маленькому сыну. – И ты должен поехать со мной.

Юный Генрих неохотно оторвал взгляд от своих любимых книжек.

– Я правда должен это сделать, maman?

– Да, Генрих. Должен. – Я была непоколебима.

– Я бы лучше остался здесь. Лорд Уорик обещал приехать, и тогда…

Я не стала дожидаться продолжения: мне было неинтересно, что там напланировал