– Я точно знаю, что он этого не сделает. Вам просто пока неизвестно, что произошло, поэтому послушайте меня, Екатерина. – Мы стояли в небольшом свободном пространстве; Уорик крепче сжал мою руку, заставляя сосредоточиться. – Было предпринято несколько новых шагов. Образно говоря, Глостер запер для вас все двери и на каждое окно повесил решетку.

– Но я это знаю, – возразила я. Неужели все так плохо? – Знаю, что теперь по закону я должна получить разрешение своего сына, чтобы выйти замуж, но это, конечно…

– Это еще не все. Там есть еще одна оговорка. – Уорик на миг запнулся. – Она будет иметь весьма серьезные последствия для вашего повторного брака. Кем бы не был ваш муж.

– Ох… – А вот теперь я испугалась по-настоящему.

– Любой, кто пренебрежет запретом и рискнет взять вас в жены без королевского согласия, потеряет все. – Лицо Уорика было суровым, когда он произносил эти жестокие слова, однако его глаза светились искренним сочувствием. – Он лишится своих земель и всего имущества, а также должности.

– Ох… – почти шепотом выдохнула я, впитывая зловещий смысл сказанного.

– Этому человеку будет отказано во всех чинах, милостях и покровительстве. Его продвижение по службе станет невозможным.

– Понятно.

– Для любого женитьба на вас… – слова Уорика звенели с беспощадной жесткостью, – будет означать самоубийство с точки зрения политической карьеры и положения в светском обществе. Вы это осознаете? Если бы Эдмунд Бофорт взял вас в жены, его бы уничтожили.

– Да, – услышала я свой голос как бы со стороны. – Да, я понимаю.

К моему горлу подкатил комок слез, пока Уорик отрывистым голосом один за другим приводил свои жестокие доводы, словно вгонял гвозди в гроб моих похороненных надежд и мечтаний. Некоторое время я стояла молча, по-прежнему держа графа за руки, пока все кусочки головоломки не встали на свои места, после чего стало очевидно, что, благодаря этому закону, искусно составленному мстительным Глостером, я не смогу выйти замуж за сколько-нибудь амбициозного человека. В документе никаких конкретных имен, конечно, не называлось, однако цель его была видна столь же отчетливо, как и подписи, которые под ним стояли. Мое сердце обливалось кровью, когда я думала о безжалостной неотвратимости прозвучавшего в словах Уорика предупреждения:

Для любого женитьба на вас будет означать самоубийство с точки зрения политической карьеры и положения в светском обществе.

Значит, это конец, не так ли? Станет ли Эдмунд Бофорт кидаться в омут с головой, рискуя потерять все политические и социальные привилегии? Откажется ли ради меня от своих амбиций?

Гордо подняв голову и выставив подбородок вперед с твердым намерением не показывать, что я раздавлена тяжестью услышанного, я посмотрела туда, где видела Эдмунда в последний раз. Он был на прежнем месте, в окружении людей, правивших этим королевством от имени моего сына, как когда-то епископ Генрих, – Глостера, Хангерфорда, Уэстморленда, Эксетера, архиепископа Чичеле.

Эдмунд знал, кто может поспособствовать его успеху; знала это и я, рассматривая тщательно подобранную августейшую компанию. Бофорты были политическими хищниками, и продвижение наверх превалировало у них над иными интересами. Если прежде в моем мозгу еще теплилась глупая надежда, то увидев Эдмунда в этом обществе, я убедилась, что предостережения Уорика справедливы.

– Будет лучше, если вы не станете к нему приближаться, – осторожно предупредил меня граф.

– Да, я понимаю. Прекрасно понимаю. – Я взглянула ему в лицо. – Как он может быть таким жестоким?

– Так он ничего вам не сказал?

Я лишь покачала головой; меня отвергли, и из-за осознания этого мне трудно было говорить.

– Мне очень жаль вас. Дело в том, что Эдмунд Бофорт видит в этом не жестокость, а политическую необходимость. Чисто прагматическое решение. И так считают все Бофорты. Их с колыбели воспитывали в этом духе.

– Даже если ценой всему – мое разбитое сердце?

– Даже так.

– Он написал мне, что будет верен нашей любви…

– Мне действительно очень жаль, Екатерина, – участливо повторил Уорик.

– А вы ведь меня предупреждали. – Мои губы изогнулись, но улыбки не получилось.

– Я помню. Но я не думал, что вам причинят такую боль, да еще и подобным образом.

Я снова посмотрела туда, где Эдмунд смеялся над какой-то шуткой Глостера, отреагировав на нее театральным жестом, так хорошо мне знакомым. Ох, как же мне было больно! Меня накрыла волной горькая безысходность; все мои мечты о счастье развеялись, словно солома на ветру, оставив меня сломленной и опустошенной.

В ту ночь я взяла с собой в постель страдания и слезы. Плохая компания, чтобы коротать долгие бессонные часы. Однако утром я встала совершенно в другом настроении.

– Миледи. Мы могли бы поговорить?

Поклон его был просто образцом элегантного уважения, и когда он взмахнул своим бархатным беретом, мне показалось, будто его рыжевато-каштановые волосы сияют в лучах утреннего солнца.

В моей голове мягко пульсировала злость. Он пренебрег мной, отказался, как от охромевшего боевого коня, в котором больше нет проку. Когда Эдмунд выпрямился в полный рост со сложным выражением на обаятельном лице – сочетание самоуничижения и печального осознания своей вины, – я вдруг почувствовала, что мой гнев, прежде тихо бурливший в груди, опасным образом приближается к точке кипения. Я даже не знала, что способна испытывать столь неистовую ярость.

Все это происходило в большом холле, где повсюду сновали пажи и слуги, торопившиеся выполнить распоряжения своих хозяев, и куда я вышла, отправляясь к утренней мессе в сопровождении Гилье. Об уединении в Вестминстере не могло быть и речи, да я и не собиралась удостаивать Эдмунда Бофорта такой роскоши. Если бы он хотел побыть со мной наедине, ему следовало бы приехать в Виндзор.

– Оставайся со мной, – велела я Гилье, замедлившей шаг и отступившей было назад, когда Эдмунд с присущим ему обаянием отвесил мне поклон и замер в драматической позе.

И в тот самый миг под складками его доходившей до колен красивой туники с зелеными и золотыми вставками, под шоссами и драпированным бархатом капюшоном я наконец увидела этого человека таким, каким он был на самом деле, разглядела его притворство и живописную фальшь (направленные на то, чтобы завоевать мою благосклонность), а также его неуемные амбиции и стремление играть важную роль в английской политике. Он был Бофортом до мозга костей, но тем не менее выглядел достаточно впечатляюще, чтобы мое глупое сердце в очередной раз встрепенулось.

Эдмунд улыбался, уверенный взгляд его ясных глаз пытался встретиться с моим, но… Мое сердце вдруг перестало испуганно трепетать, и я никак не отреагировала