Шрифт:
Закладка:
Но я-то хорошо знала ответ на этот вопрос. Инициативный и участливый член палаты общин наверняка наполнил карманы золотом из кошелька епископа Генриха. А окончательное решение должен был принять мудрый епископ. Оно было восхитительно и весьма практично запутанным. А также очень умело составленным. Благожелательные, полные сочувствия формулировки приводили меня в восторг.
Писалось все это определенно для меня. В итоге получилось так, что мадам Джоанна, например, никогда бы не вышла замуж, а вот я бы смогла.
Я молилась, чтобы епископ Генрих побыстрее рассмотрел это предложение, а Совет – утвердил. Несомненно, теперь было лишь вопросом времени, когда мы с Эдмундом предстанем перед алтарем и священник торжественно засвидетельствует наш союз. Хотя в те дни я жила в невероятном нервном напряжении, ничто не могло испортить мне настроение и сдержать мое ликование.
День за днем я ждала, когда же Эдмунд прискачет в Элтем, спешится и, с триумфальным видом ворвавшись в холл, сообщит мне долгожданные добрые вести. Но вместо него внезапно появился епископ Генрих. Это удивило меня, хотя до нас уже и доходили отрывочные тревожные слухи, похожие на переливающихся всеми цветами радуги стрекоз, летавших над поверхностью нашей вяло текущей реки. В Лондоне появились войска, разбойные нападения на улицах стали обычным делом, и, что пугало меня больше всего, драгоценным призом в непримиримой борьбе за власть между Глостером и епископом Генрихом стал мой Юный Генрих.
Я слушала новости, чувствуя, как ко мне подкрадывается ужас. Бофорт или Плантагенет, достопочтенный епископ или благородный герцог, – можно ли доверять хоть кому-то из них, после того как он дорвется до власти? Поскольку в этой ситуации под угрозой была свобода Юного Генриха, я отодвинула личные переживания на задний план и лишь молилась о том, чтобы Бедфорд сумел успокоить своих брата и дядю. Но он по-прежнему находился во Франции, а слухи стали еще тревожнее, когда вооруженные дружины Глостера и епископа Генриха столкнулись в противостоянии на Лондонском мосту, причем лорд-протектор грозил напасть на нас и забрать моего сына из Элтема под свою опеку – и обещал применить физическую силу, если потребуется.
Удвоив вооруженную охрану, мы сидели, вздрагивая от каждого резкого звука, боясь услышать грохот и лязг металла, свидетельствующие о приближении конных рыцарей в боевых доспехах. И в разгар этих политических беспорядков в Элтем вдруг приехал епископ Генрих, чтобы сообщить мне… сообщить мне о чем?
– У меня для вас плохие новости, Екатерина.
Когда он появился в Большом зале и, медленно ступая по затертым плитам пола, дошел до места, где я его ожидала, скорбное выражение его лица подтвердило мои подозрения. По-прежнему очень обходительный, по-прежнему безупречно одетый в богатый клерикальный наряд, епископ Генрих выглядел смертельно усталым, как будто ввязался в затяжную битву умов и проиграл. Я стояла перед ним, не в состоянии выразить охвативший меня страх, и молчала в ожидании худшего.
Но что такого ужасного мог учинить Глостер? Я отбросила глупые мысли о том, что Эдмунда попытаются куда-то коварно отослать, а меня против воли отдадут в женский монастырь. Этого не случится. Никогда! А если такая угроза и возникнет, я просто вернусь к французскому двору.
Но даже если я вернусь во Францию, мой сын останется здесь.
Я пыталась рассуждать логически. До этого не должно было дойти. Тогда отчего же изможденный епископ Генрих выглядит так ужасно, напоминая иссохшего мертвеца? И – что еще более важно – где сейчас Эдмунд?
– Рассказывайте, – приказала я.
(Я, которая крайне редко отдавала распоряжения резким тоном кому бы то ни было.)
Епископ Генрих ответил напрямик, без обиняков; его лицо при этом оставалось бесстрастным.
– Все пропало. Моя петиция в палату общин по вашему вопросу провалилась. Вернулся Бедфорд и приказал немедленно прекратить военные действия. – Он пожал плечами, печально подтверждая сказанное. – В довершение всего Глостер с огромным удовольствием отомстил мне, прикрываясь именем Бедфорда. Я потерпел поражение.
Я молча ждала. Должно было быть продолжение. Епископ Генрих сложил руки на груди и скорбно произнес:
– Последствия отразятся и на вас.
Ах, вот оно что!
– Значит, мне не позволят выйти за Эдмунда.
Мои чувства трудно было выразить словами. Эмоции будто сжались в груди в крепкий кулак, так что стало тяжело дышать; тем не менее я расправила плечи и не опустила глаз, хотя епископ и отвел смущенный взгляд в сторону. Я не зря готовилась к худшему. Голос епископа звучал хрипло, словно он довел себя до полного изнеможения.
– Появились многочисленные сложности, Екатерина. Глостер собирается ужесточить ваше положение. Мне также пришлось заплатить высокую цену. Я вынужден был оставить пост лорд-канцлера.
Несмотря на боль, я вдруг подумала о том, как сильно постарело его лицо. Сердце мое прониклось состраданием, и я мягко коснулась рукой рукава епископа, почувствовав через дорогой дамаск одежд, как он напряжен.
– Глостер сейчас в зените власти, – добавил между тем епископ Генрих. – Боюсь, лично для вас это означает трагический исход.
Он не сопротивлялся, когда я отвела его в свою малую гостиную, жестом отослав придворных дам. Там епископ устало опустился в мое глубокое резное кресло и тяжело откинулся на спинку, как будто нуждался в опоре, а я подложила подушки, чтобы ему было удобнее, и распорядилась принести вина. Когда же мы с ним остались одни, я придвинула низенькую скамеечку, села у его ног и приготовилась слушать о событиях, обернувшихся трагедией и обещавших оказать огромное влияние на мою дальнейшую жизнь.
– Глостер намерен убедить палату общин рассмотреть во время следующей сессии новый закон. Который, скорее всего, будет принят.
– И что это за закон?
Епископ сделал большой глоток вина.
– Согласно ему никому не позволят жениться на вдовствующей королеве без личного согласия действующего короля и его Совета.
– Ох!
Я задумалась над этим, опустив взгляд на сплетенные пальцы рук, лежавших на коленях. Все представлялось мне не таким уж безнадежным. Получалось, что мне все-таки не запрещалось прямо вступать в повторный брак. Все, что для этого нужно, – получить разрешение.
– Это все? – спросила я, поднимая голову и глядя в усталые глаза епископа.
Плохо, конечно, но не безнадежно.
– Подумайте, Екатерина. Подумайте хорошенько над тем, что он сделал.
И я подумала – после чего мысль, подсознательно вертевшаяся