за пределы напряженной терпимости друг к другу на уровне вежливых рукопожатий и достиг апогея, когда гвардия епископа не пустила Глостера в лондонский Тауэр. Гневное возмущение герцога просто не знало границ.

– Очень жаль, что вы не видите другого выхода. Могли бы, например, влюбиться в мужчину без громкого имени и заоблачных амбиций, – саркастически заметила Алиса. – Случись это, и Совет вполне мог бы оставить вас в покое: живите себе и радуйтесь.

Я знала, что это неправда.

– Если бы я попросила разрешения вступить в брак с человеком невлиятельным, Совет возразил бы, что мой избранник недостаточно знатен, – ответила я с кислой миной. Как же я от всего этого устала! – Брак с простолюдином нарушил бы правила неприкосновенности вдовствующей королевы. Совет вообще не позволит мне выйти замуж. – Я нахмурилась. – К тому же я люблю Эдмунда.

Алиса уже открыла рот, чтобы возразить, но передумала.

– Да, люблю, – упрямо повторила я. – Я люблю его, а он меня.

– Как скажете, миледи.

– Я знаю, что вы думаете. Мадам Джоанна такого же мнения, – предвосхитила я ее упрек в адрес моей любви. – Но у Эдмунда ко мне искренние чувства. Я убеждена в этом. Он ни за что не попросил бы моей руки, если бы не любил меня.

Алиса поджала губы, как делала это, когда отчитывала Юного Генриха за нарушения придворного этикета.

– Спросите себя, миледи, что он выиграет от этого союза.

Я в раздражении вышла из комнаты. Никто не поддерживал меня, никто не желал мне добра. Почему они не видели, что Эдмунд меня любит? Почему не ценили его таланты и личные качества, которые он ради моего удовольствия щедрой рукой бросал к моим ногам, словно россыпь драгоценных камней?

Мне необходимо было его увидеть. Необходимо было получить подтверждение его чувств.

К моей искренней радости, Эдмунд вернулся в Виндзор прежде, чем я утонула в пучинах дурного расположения духа. Сердце мое встрепенулось; вскочив на ноги, я бросилась гостю навстречу, и он заключил меня в свои теплые объятия. Я подняла лицо, и наши губы встретились в горячем поцелуе. Мы еще некоторое время постояли, наслаждаясь близостью.

– Перед таким приемом не устоит ни один мужчина! – воскликнул Эдмунд.

Он наконец оторвался от моего тела и теперь жадно оглядывал его, поглаживая ладонями мои плечи.

– Я скучала по вам.

– Я тоже очень по вам скучал, потому и приехал. Но что это? – Его взгляд остановился на моем лице. – У вас такой вид, будто вы выдержали долгую осаду, – заметил Эдмунд, проводя пальцем по моей брови. – Что заставляло вас хмуриться? Я никому не позволю огорчать мою возлюбленную!

– Здесь был Глостер. Вместе с вашим дядей, – сказала я.

– Знаю, – проворчал Эдмунд. – Дальше можете не рассказывать: я и сам успел получить разнос от Глостера. – Он отошел от меня, чтобы налить эль в две чаши. Отдав одну из них мне, вторую Эдмунд осушил одним долгим глотком и вытер рот тыльной стороной ладони. – Великий лорд был жесток в своих суждениях и слов не выбирал.

– Он говорит, что мы с вами не можем пожениться. Говорит, Совет все равно нас остановит.

– И приводит целую кучу аргументов, почему мы не можем этого сделать, – кивнул Эдмунд. – Перечисляя их по пальцам, столь жадным до власти, Глостер не счел нужным назвать самый главный, который видят абсолютно все, словно это сияющий маяк на вершине утеса. Дело в том, что Глостеру придется отказаться от притязаний на трон, если его вынудят делиться властью с Бофортами. И он готов на все, чтобы не допустить этого. Господи, как же ему хочется завладеть короной!

Эдмунд сурово хмурился, и это портило черты его лица; моему возлюбленному гораздо больше шли веселая улыбка и смех.

– Глостер не допустит, чтобы я приблизился к юному королю – тем более в качестве вашего мужа, – под предлогом того, что наследник может перенять у меня дурные привычки. Или же, когда мальчик подрастет, я стану влиять на его решения, склоняя вашего сына в пользу Бофортов.

– Эдмунд… – попыталась я привлечь его внимание.

– Дайте-ка подумать, – перебил он меня. – Я пока что не вижу выхода из этой ситуации.

Эдмунд стоял в нескольких шагах от меня и, напряженно размышляя и хмуря брови, вертел в руке пустую чашу. Глядя на него, я была близка к отчаянию и, чтобы успокоиться, нащупала его брошь, приколотую изнутри к складке моего корсажа. Я видела в Эдмунде источник силы и молилась Господу, чтобы они с дядей объединились в борьбе против Глостера.

– Вы встречались с епископом Генрихом? – спросила я.

Эдмунд поморщился:

– Нет. Он посылал за мной, и теперь мне нельзя откладывать свой визит. Но я все равно не вижу, чем он может нам помочь.

– Я думала, что епископ Генрих нам симпатизирует, хотя бы немного, – сказала я и, не дождавшись ответа, добавила: – А Совет действительно может нас остановить?

– Понятия не имею. Глостер говорит, что может, – так какие у нас основания ему не верить? Совет может сослать вас в монастырь и заставить постричься в монахини. Это раз и навсегда решит проблему с вашим повторным браком. А меня могут отправить к Бедфорду во Францию. И тогда вопрос будет улажен кардинально. – Улыбка Эдмунда могла бы показаться неукротимой, но в его глазах читались тоска и безысходность. – Особенно если я внезапно погибну в бою. Вот уж порадуется Глостер – будет о чем растрезвонить!

Тон его был жестким, картины, которые он рисовал, – чудовищными, однако я отчетливо понимала, что в словах Эдмунда есть доля правды. Не зная, что ответить, я стояла и ждала, понимая, что мои мечты о счастливом будущем тают на глазах. Если даже Эдмунд не видит выхода из создавшегося положения, что нам оставалось, кроме как повиноваться приказам Глостера?

В конце концов он обратил внимание на мое тягостное молчание и посмотрел на меня; лицо Эдмунда смягчилось, он со вздохом швырнул чашу на крышку сундука и в несколько шагов пересек комнату, чтобы крепко меня обнять. Когда я с нежностью прильнула к нему, он печально улыбнулся и прижался щекой к моим волосам.

– Ах, каким грубым невежей вы, должно быть, меня считаете! Простите меня, Кэт. Конечно же, Совет не упрячет вас в монастырь. И не сошлет меня во Францию. Готов поставить на кон своего жеребца, что Глостер лишь угрожает нам, пытается запугать.

– Он был очень зол…

– Да, я знаю. И весьма нелестно высказывался обо мне и моем дяде. Глостер обвинял меня в том, что я выскочка с подпорченной родословной, мечтающий заполучить власть. Не припоминаю, чтобы он когда-либо прежде так свирепствовал, но отношения между ним и епископом Генрихом