Генрих, при любых обстоятельствах остававшийся королем, прекрасно понимал, какое впечатление должен производить на окружающих; он знал, что я могу лишь воздавать должное его монаршему величию. Эдмунд был изумительно и продуманно обольстителен, стремился сразить меня с ног своим великолепием и очень возбуждался, в то время как мне не оставалось ничего иного, кроме как ответить на его страсть.

А что же Оуэн Тюдор? А Оуэн Тюдор, даже зная о моем присутствии, вовсе не хотел пробудить во мне какие-то чувства. Но все-таки пробудил, клянусь Пресвятой Девой! Моя кожа горела от ярких воспоминаний. Это была шокирующая реальность, и ужас пронзил мою грудь с убийственной силой разительной валлийской стрелы.

Нет! Нет, нет, нет!

Будь я одна, а не в обществе придворных дам, я закрыла бы лицо руками. Одни и те же слова раз за разом повторялись в моем сознании и стучали в висках. Я не хотела этого. Со мной ничего такого не случится! Неужели опыт жизни с Генрихом ничему меня не научил? А эта быстротечная влюбленность в Эдмунда? О, я запомнила эти уроки, горькие уроки. Я больше никогда не позволю, чтобы мое сердце и сознание были на службе у кого-нибудь из мужчин. Не допущу, чтобы желание познать любовь лишило меня воли.

Это вожделение было всего лишь проявлением физического влечения к крепкому телу и красивому лицу, не более. В конце концов, Тюдор был моим дворцовым распорядителем, человеком, которого я знала все годы своего вдовства. Это был каприз, привередливое, незрелое чувство. Разве я не убедилась на собственном опыте, что поверхностное желание – каким бы сильным оно ни казалось – очень быстро гаснет и умирает?

Возвращаясь в замок, я злилась на свою слабость. А также на мужчин, нарушающих клятву. А еще на свою глупую выдумку с цветным шелком. Словно карп в одном из моих прудов, я попалась на крючок, увидев прекрасного мужчину, вышедшего из вод Темзы, – сцена, достойная романтической истории из Morte D’Arthur[38], где все женщины для собственного же блага неизменно глупы, а мужчины слишком благородны, чтобы понять, когда даме хочется чего-то большего, нежели целомудренный поцелуй кончиков пальцев.

Мои придворные, не жалуясь, молча шли со мной, пока Мэри не вскрикнула, оступившись на неровной тропинке. Я сбавила шаг. Мчаться со всех ног было бессмысленно, ведь таким образом я все равно не могла сбежать от своих мыслей и внезапной несчастной одержимости. Оуэн Тюдор крепко-накрепко засел у меня в мозгу.

Я что, всерьез обдумываю возможность вступить в связь с Оуэном Тюдором, своим слугой?

Это падение. Он слуга. И связь эта будет неподобающей…

Может, и неподобающей, однако я испытывала острое желание прикоснуться к нему, почувствовать, каково это, когда его руки меня обвивают. Мои щеки горели огнем, ноги подкашивались, несмотря на то что сердце саднило от стыда. Неужели моя жизнь теперь будет протекать вот так? В муках вожделения к слугам, потому что они молоды и красивы собой?

Вернувшись в свою гостиную, я приказала Сесилии принести вина и лютню. Мы будем петь и читать истории о настоящих героях. Возможно даже, понадобится страничка из часослова, чтобы направить мои неподобающие мысли в более спокойное и благопристойное русло. Вдовствующая королева должна быть выше земных желаний. Она обязана быть печальной и недоступной ни для любви, ни для похоти.

А что, если она такой не будет?

«Подумай о сплетнях, – с намеренной жесткостью увещевала я себя, чтобы встряхнуться и вернуться к реальности. – Если никак не можешь прогнать Оуэна Тюдора из собственных мыслей, вспомни о неизбежных последствиях. Как ты будешь сносить пересуды Королевского совета, язвительные, злые замечания и коварные инсинуации? Если я сейчас поддамся своим желаниям, это сделает меня в глазах членов Совета еще более жалкой потаскухой, чем моя мать. А что скажет обо мне Глостер? Женщина, неспособная обуздать плотские страсти. Распутное дитя Изабеллы Баварской, королевы Франции, которая – это каждому известно – не в состоянии контролировать свои руки и губы и постоянно соблазняет молодых мужчин.

Нет, я не смогла бы сносить многозначительные ухмылки своих придворных дам и осуждающие взгляды, которые будут обращены на меня, когда я стану сопровождать Юного Генриха при дворе. Моя репутация, и без того не безукоризненная и даже изрядно потрепанная в определенных кругах, в таком случае будет уничтожена окончательно. Но станет ли она намного хуже, если я буду смотреть на Оуэна Тюдора? По крайней мере, даже моя мать, несмотря на сладострастную натуру, не позволяла себе соблазнять собственных слуг.

Нет, вы слыхали? Вдовствующая королева пригласила в свою постель дворцового распорядителя. Думаете, она хотела, чтобы он оценил свежесть ее постельного белья?

Я сдержала готовый вырваться стон. Как стыдно, как унизительно! Да Глостер просто запрет меня на замок в моей спальне в замке Лидс, а ключ выбросит в реку!

– С вами все в порядке, миледи? – с тревогой в голосе спросила Беатрис.

– Все просто замечательно, – хрипло ответила я пересохшими губами.

– Здесь очень жарко, – заметила она, протягивая мне свой веер. – Когда солнце сядет, станет прохладнее.

– Да. Да, конечно.

Царил зной, но я дрожала, хотя щеки мои горели, несмотря на ветерок от судорожно колыхавшегося в моей руке веера из павлиньих перьев. Если бы Беатрис знала, о чем я сейчас думаю, она не смотрела бы на меня с таким сочувствием.

– Возможно, у вас жар, миледи, – участливо предположила Мэг.

– Да, наверное.

Жар! Да, именно так: меня вдруг ненадолго бросило в жар, но это ничего не значит, решила я. Я стала жертвой мимолетного приступа вожделения, примитивной физической тяги к красивому мужчине, вызванной зноем и неимением ничего лучшего, на чем можно было бы сосредоточить внимание. Наваждение уже закончилось. Должно закончиться, умереть. А если оно все-таки не умрет, я его уничтожу.

С глаз долой, из сердца вон. Это ли не лучший рецепт в подобных ситуациях? По приказу Глостера я отправилась в Вестминстер вместе с Юным Генрихом, оставив всех своих домочадцев, включая Оуэна Тюдора, в Виндзоре. Целую неделю я наслаждалась торжествами при дворе, а также шумом и суетой Лондона. Каждый день я радовалась, видя, как мой маленький сын под чутким наставничеством Уорика становится все больше похож на настоящего короля. Я блаженствовала, надевая красивые платья и еще более красивые драгоценности, упиваясь тем, что уже успела позабыть в своей тихой, уединенной жизни.

И каждый божий день я возводила новые бастионы против мыслей об Оуэне Тюдоре. «Я не буду думать о нем, – твердила я себе. – Он