– Вы считаете, что я его не знаю?

Алиса подалась вперед и многозначительно коснулась моей руки.

– Мне бы не хотелось так думать, миледи.

Первым моим порывом было все отрицать, но вместо этого я со вздохом сказала:

– Неужели все настолько очевидно?

– Да.

– Ох. – А мне-то казалось, что я вела себя весьма разумно и осмотрительно. – А что, если…

Нет, я не могла вслух закончить эту фразу. А что, если бы я не была вдовствующей королевой? С другой стороны, я могла и не договаривать – Алиса и так все поняла, ведь она слишком хорошо меня знала.

– По своему положению вы несравнимо выше его, миледи. Можно сказать и иначе: он гораздо ниже вас. Однако сути это не меняет – и вы должны с этим смириться. – Она нахмурилась и взглянула на меня слегка обеспокоенно, слегка придирчиво. – С вашей стороны было бы гораздо умнее, если бы ваши помыслы не были столь очевидны.

– Я не думала, что это так заметно…

Алиса отклонилась назад и снова сложила руки на коленях.

– Тогда почему мне удалось прочесть вашу заинтересованность так же легко, как ваш сын сейчас читает раскрытую книгу?

Я сдалась, и мы перевели разговор в более безопасное русло. Алиса вернулась к этой теме, только когда собралась уходить.

– Тюдор хороший человек. Но он не для вас.

Ее житейская мудрость была для меня, как нож с остро отточенным лезвием.

– Я никогда и не думала иначе.

– Есть один способ, миледи, – шепнула мне на ухо Гилье на следующее утро, одевая меня к мессе.

– Что ты имеешь в виду?

Я уже жалела, что открылась ей. Ущемленное достоинство тяжким грузом давило мне на плечи, а понимание, что вскоре мне предстоит сделать признание во время исповеди отцу Бенедикту, лишь усугубляло мое состояние.

– Есть способ встретиться с господином Оуэном.

– Я уже передумала.

– Пожалуй, это и к лучшему, миледи.

Гилье принялась расчесывать и укладывать мои волосы. Я внимательно следила за ее лицом, ожидая, не скажет ли она чего-нибудь еще. Но служанка молчала, занятая хитроумными сетками для укладки волос и длинной вуалью, щедро украшенной лепестками шелковых роз.

– Так что же ты все-таки хотела мне предложить?

– Чтобы вы встретились с ним, изменив внешность, миледи.

– И как ты себе это представляешь? – спросила я пренебрежительно.

Потому что и сама обдумывала такой сценарий, давая волю причудливым, извилистым полетам собственной фантазии, – и неизменно отбрасывала его, как план, который может прийти в голову лишь законченной идиотке. Во мне закипало раздражение, и это не предвещало ничего хорошего.

– Единственный вариант, который я вижу, – это переодеться служанкой и подстеречь Тюдора – он ведь заговаривает со служанками, не так ли? Но как это осуществить? Он наверняка меня узнает. Может быть, встретиться с ним где-нибудь в темном чулане, прикрыв лицо вуалью? И держать язык за зубами, потому что иначе он узнает мой голос? Но даже если мне удастся к нему приблизиться, предварительно тщательно замаскировав свою внешность, что я ему скажу? «Поцелуйте меня, господин Оуэн, поцелуйте поскорей, в противном случае я прямо здесь упаду замертво от невыносимого желания? Ах да, кстати, – на самом деле я королева Екатерина!» – Я натужно засмеялась, но получилось совсем невесело. – Он станет презирать меня за то, что я обманула его, что я такая поверхностная, – хотя это, конечно, правда, – и не умею владеть собой. Более того, я буду выглядеть законченной развратницей, ни больше ни меньше. Мало мне того, что меня уже подозревают в ненасытности и чрезмерной податливости плотским грехам? – Я слишком разволновалась, чтобы продолжать сидеть спокойно, поэтому встала и принялась нервно ходить по комнате, не обращая внимания на болтавшуюся сбоку вуаль, приколотую лишь наполовину.

– Думаю, лорд Глостер так и скажет.

– Разумеется, скажет. И не только Глостер. А что скажут мои придворные дамы? Что вдовствующая королева переодевается кухаркой, чтобы подстеречь в темном уголке несчастного слугу, который этого совсем не хочет? Это будет оскорбительно и для него, и для меня. Я не стану пускаться на обман. И не допущу, чтобы надо мной смеялись.

– Простите, миледи.

Меня тут же охватило раскаяние; я вернулась туда, где осталась стоять Гилье, и взяла ее за запястье.

– Нет. Это я должна извиниться. – Я попыталась улыбнуться. – Моей сварливости и дурному настроению нет оправдания. Обещаю, что сознаюсь в этом на исповеди.

– А вам не все равно, что скажет о вас Беатрис, миледи? – спросила Гилье после неловкой паузы, во время которой мы обе погрузились в размышления.

Я задумалась над этим.

– Вряд ли это имеет для меня значение. Но я не ищу дурной славы.

– А некоторые согласились бы скорее на дурную славу, чем на то, чтобы мерзнуть в одиночестве в холодной постели. Попытайтесь, миледи.

– Не могу.

– Я все устрою. Назначу ему свидание…

– Это невозможно. Забудем этот разговор, Гилье. Мне стыдно.

– Почему женщина должна стыдиться желания, которое вызывает у нее красивый мужчина?

– Тут нечего стыдиться… Однако если красивый мужчина не питает к ней никаких чувств, а по происхождению он гораздо ниже ее, ей остается лишь смириться с неизбежным.

– Но ведь происхождение мужчины никоим образом не влияет на ее любовное томление.

Это утверждение не давало ответа на мою дилемму. «Что мне делать, Мишель?» – мысленно спросила я, но никто мне не ответил. Мне предстояло самостоятельно отыскать выход из немыслимого лабиринта, в который я сама себя загнала.

Уволь его!

Ради бога! Я не могу этого сделать!

Глава двенадцатая

Я растерянно смотрела на длинный документ, который держала в руках. Страница была исписана каллиграфическим почерком официального вестминстерского писца с вкраплениями красных прописных букв и многочисленных печатей. Ну, печати-то я узнала – их изготовили совсем недавно, в преддверии грядущей коронации Юного Генриха. Что же до остального… Буквы липли одна к другой, строчки располагались очень плотно… В общем, первой моей реакцией было негодование с основательной порцией жалости к себе и щедрой щепоткой замешательства. Я не гордилась собой. При желании я могла бы в общих чертах догадаться о сугубо официальном содержании этой бумаги, однако для такой многословной информации моих догадок вряд ли было бы достаточно, так что я была вынуждена признать, что мне необходима помощь.

– Вы выглядите озабоченной, миледи.

Я вздрогнула, будто лань в зарослях, почуявшая приближение лающих гончих. Возле меня бесшумно возник господин Тюдор. Я не слышала звука его шагов и пожалела, что он здесь: мне не хотелось бы, чтобы он увидел на моем лице настораживающее выражение. Мне не нужно сочувствие: я и так