едва справлялась с жалостью к себе. Конечно, у меня достаточно самообладания, чтобы скрыть недовольство. С некоторых пор это перестало быть для меня проблемой, и такое открытие было мне в новинку.

Я нахмурилась.

– Нет, господин Тюдор, – ответила я. Его лицо оставалось бесстрастным, однако взгляд был смущающе доброжелательным: он словно приглашал опрометчиво упирающуюся женщину одуматься и все-таки попросить о помощи. – Просто кое-какие новости из Вестминстера.

– Если я могу вам чем-то… – осторожно продолжил Тюдор.

И я ухватилась за это участливое предложение.

– Нет-нет… Точнее…

Как это ни прискорбно, но тут я растерялась. Тюдор стоял так близко, что я слышала, как тихо поскрипывают кожаные подошвы его сапог, когда он переминается с ноги на ногу. Видела, как его гладкие длинные волосы сияют на свету сине-черным отливом, будто сорочьи перья.

– Может быть, кубок вина, миледи? Или велеть принести вам накидку? В этой комнате слишком прохладно, если находиться здесь долгое время.

Я довольно отчетливо представляла себе, о чем он сейчас думает. Бога ради, ну что она тут делает, застряв без цели в этом нетопленом помещении, в то время как можно было бы с комфортом устроиться в своей уютной гостиной?

– Нет, вина не нужно, – наконец выговорила я. – И накидки тоже. Я уже ухожу.

Тюдор, конечно, был прав. Я огляделась по сторонам и зябко передернула плечами, чувствуя, как тянет холодом по ногам. Эта комната – на самом деле это был зал для аудиенций, огромный и почти без мебели, – была явно не тем местом, где можно было долго простоять, если на тебе нет подбитой мехом мантии. Я остановилась тут лишь потому, что принимала устрашающе официального королевского герольда с его жезлом, в особом камзоле, посланного ко мне лордом Глостером. Одетая тоже весьма официально и строго, в соответствии с выданными мне инструкциями о сношениях с внешним миром, я в окружении придворных дам, облаченных в роскошные наряды из шелка и горностаевого меха, стоя на помосте в этом унылом помещении, приняла важный документ, после чего сразу же отправила посланника обратно и отпустила дам.

И вот теперь здесь появился Оуэн Тюдор и узнал о возникших у меня трудностях. Мне нужно было уйти, чтобы скрыть свою несостоятельность. Заметив, что на нем верхняя одежда, я попробовала ухватиться за соломинку.

– Не хочу задерживать вас, господин Оуэн, ведь у вас, конечно же, есть дела.

– Вы получили дурные вести, миледи? – неожиданно прервал он меня.

Видимо, я и вправду выглядела подавленной. Я выдержала его тревожный взгляд, стараясь дышать ровно.

– Нет.

Мой односложный ответ произвел желаемый эффект.

– Я пришлю сюда вашу горничную, миледи.

Короткий поклон, и Тюдор уже развернулся, чтобы уйти и оставить меня один на один с проблемами. Но разве не этого случая я ждала? Я подумала, что бы посоветовала мне сейчас моя дорогая, безвременно ушедшая Мишель и что бы она сама сделала в сложившейся ситуации.

– Господин Тюдор…

Он остановился.

– Да, миледи?

– Вы умеете читать? – Господи, ну конечно умеет. Дворцовый распорядитель обязан уметь читать. – Я хотела сказать, вы хорошо читаете?

– Да, миледи, хорошо.

– Тогда не затруднит ли вас прочесть для меня вот это?

Боясь передумать, я тут же порывисто протянула ему увесистый свиток. Прежде чем принять его, Тюдор раздумывал не дольше, чем я. Без каких-либо комментариев он сразу же нагнул голову над замысловатым манускриптом. Опасаясь заметить пренебрежение на его лице, я все-таки решила задать вопрос, хоть он и выставлял меня в невыгодном свете.

– Вы не презираете меня за то, что я не смогла расшифровать этот текст самостоятельно?

– Нет, миледи.

– А вы где этому научились?

Тюдор поднял на меня взгляд.

– В свите сэра Уолтера Хангерфорда, когда только оказался при дворе, миледи. – В его глазах блеснул отсвет далеких воспоминаний. – Сэр Уолтер настоял на этом. Звонкая оплеуха бывает на удивление убедительной. Правда, к тому времени я, разумеется, уже умел читать на родном языке.

– А насчет меня никто не побеспокоился, умею я читать или нет, – услышала я собственный голос.

– Во дворце множество людей, которые с радостью сделают это для вас, миледи, – заметил Тюдор.

– Думаю, они осудили бы мое невежество.

Оуэн Тюдор снисходительно пожал плечами:

– С чего бы?

С этими словами он отошел к окну, где было светлее, и быстро пробежал глазами документ до конца; я задышала более спокойно. Вероятно, я ошибалась, ожидая от него порицания.

– А новости самые хорошие, – наконец доложил Тюдор. – Милорда Генриха сочли уже достаточно взрослым, чтобы короновать на царство в Вестминстере уже в следующем месяце. А в следующем году – дата пока что не уточняется – он отправится во Францию и будет коронован и там как монарх этой страны.

Это действительно были хорошие новости, разве нет? Юного Генриха коронуют и помажут на царство. А еще он поедет в Париж, будет сидеть на троне моего отца и в его короне, пусть пока что он еще ребенок. И меня внезапно унесло в прошлое, в тот день, когда я в последний раз ступила на берег родной земли, будучи еще женой короля Генриха… Вот только он к тому времени уже умер, а я еще ничего не знала. А потом мне, оцепеневшей от горя, оставалось лишь сопровождать его тело обратно на родину.

Леденящий страх путешествия, охватившее меня тогда ощущение безнадежного одиночества, мучительные страдания, которые я испытывала, вдруг всплыли откуда-то из глубин памяти, настолько поразив меня четко запомнившейся болью, что пальцы мои сами собой судорожно сжались, сминая деликатную ткань юбок. Я-то думала, что окончательно справилась с обидой на Генриха, постоянно отстранявшегося от меня, но, оказывается, она до сих пор искусно пряталась где-то в уголках моего сознания – видимо, эта рана никогда не заживет.

– Вы будете сопровождать юного короля, не так ли, миледи?

Очнувшись от невеселых размышлений, я вернулась в настоящее и взяла у Тюдора документ. Мой дворцовый распорядитель помог мне прогнать мысли о Генрихе.

– Да, до Лондона.

– А потом и до Парижа.

Это была еще одна одолевавшая меня тревога.

– Этого я не знаю, – честно призналась я.

Это не было секретом даже для моих слуг, и они, должно быть, обсуждали мою ограниченную жизнь везде, где только можно было посплетничать – в кухне, конюшнях, погребах.

– Поеду я туда или нет, полностью зависит от воли лорда Глостера. Это также может зависеть от моего хорошего поведения… С другой стороны, герцог может решить, что, если он позволит мне отправиться с сыном, я захочу остаться во Франции и откажусь возвращаться в Англию. А так рисковать он ни за что не станет.

Мне удалось улыбнуться, но я даже не