Шрифт:
Закладка:
Нахмурившись, я опустила взгляд на свои сплетенные пальцы, уже побелевшие от напряжения.
– Я думала, что любила Генриха, но это чувство было построено на девичьих мечтах, и мой муж его разрушил. Оно походило на зерно, засыхающее и умирающее без живительной влаги. Генрих не дал мне ничего, что помогло бы моей любви дать ростки, – вот она и погибла. Я тогда была очень юной… – Я подняла глаза на своего невозмутимого распорядителя. – Видите ли, я не такая уж сильная. И мне пришлось копить силу постепенно.
– Мне очень жаль, миледи, – пробормотал Тюдор, не сводя с меня глаз. – Я ничего не знал.
– Вы и не должны были знать. Надеюсь, я хорошо это скрывала. И сейчас рассказываю вам об этом, чтобы вы поняли: в моем браке не было никакого блеска и чарующей силы. – Его лицо выражало сочувствие, и при виде этого мои глаза тут же наполнились слезами, но я быстро вытерла их ладонью, твердо решив не позволить себе отступить. – Понимаете, моя смелость тут же исчезает, когда я чувствую себя нелюбимой, нежеланной. Когда не вижу тропы, по которой мне идти, когда понимаю, что окружена зарослями чертополоха и колючего кустарника, царапающего и ранящего меня своими шипами. Но сегодня я нашла в себе смелость сказать вам об этом. Сказать, что в моем сердце происходит то же, что и в вашем. И я хочу того же, чего и вы.
Оуэн Тюдор медленно шагнул обратно и, остановившись передо мной, снова взял меня за руку, но уже совсем не как слуга. Я подумала, что так ведет себя мужчина с желанной женщиной, ведь затем он перевернул мою ладонь и нежно поцеловал ее в самую середину. В этом поцелуе не было и намека на прежнюю холодность.
– Может оказаться так, что госпожа будет сожалеть о своем желании до конца дней, – предупредил Тюдор.
– Но как ей об этом узнать, если она не позволит себе попробовать желание на вкус и насладиться им?
– Наверное, слуга все-таки ошибался, обвиняя свою госпожу в излишней робости.
– Да, думаю, ошибался.
Наши пальцы переплелись; Тюдор пристально смотрел на меня, и яркий свет из окон галереи, озарявший нас, почему-то совсем не отражался в его темных бездонных глазах.
– А хватит ли у вас отваги, Екатерина, ухватиться за то, чего вы желаете? – спросил он.
– Да, Оуэн, – сказала я. – Отваги у меня достаточно.
– Так вы бы пошли со мной? В комнату с запирающейся дверью?
– Да. А вы бы меня туда пригласили?
Вместо ответа он поднял наши переплетенные руки к моей щеке, и его губы слегка изогнулись в улыбке.
– Каково будет наказание для лишенного гражданских прав валлийского слуги, встречающегося с королевой Екатериной в интимной обстановке?
– Этого я не знаю.
Хоть это и может показаться эгоистичным, но мне было все равно.
– Так что, не побоимся наказания? Вы придете?
– Когда?
– Сегодня ночью.
Сердце мое уже стучало, будто молот, но я не отступала.
– Куда?
– В мою комнату.
Притянув меня к себе вплотную, так что мои шелка зашелестели по его шерстяной тунике, Тюдор наклонил голову, как будто собирался поцеловать меня в губы.
Я застыла. В этот миг в дальнем конце галереи послышались шаги, сообщающие о возвращении моего пажа Томаса, несшего закрытый крышкой кувшин и чашу. Юноша не успел преодолеть и половины разделяющего нас расстояния, а Оуэн уже отошел от меня.
– Все будет так, как вы пожелаете, – громко сказал он, как будто заканчивая обсуждение моего поручения. – Я направлю то, о чем вы просили, юному королю. И если вы соблаговолите рассмотреть мое предложение…
В его словах невозможно было уловить даже намек на что-либо неподобающее.
– Я уже рассмотрела его, господин Тюдор. И считаю, что оно заслуживает одобрения; так мы и поступим. – Тут я с улыбкой перевела взгляд на пажа. – Доброе утро, Томас. Ты искал меня?
– Миледи, господин Оуэн велел мне принести вам вина в комнату для аудиенций.
Выходит, Тюдор помнил обо мне даже тогда, когда злился.
– Это было очень мило с его стороны, но я уже передумала. Проводи меня в мои покои, а по дороге расскажешь…
Позже я уже не могла вспомнить, о чем болтала тогда со своим пажом. Главное, я все-таки сделала это. Согласилась встретиться с Оуэном Тюдором. Между нами существовала связь, которую невозможно было отрицать, несмотря на разделявшую нас пропасть. Я шагнула через нее и теперь не ощущала ничего, кроме ни с чем не сравнимой радости.
Только у дверей в свою комнату я обнаружила, что на мне до сих пор его плащ, хранивший дурманящий запах своего хозяина, лошадей и камина, растопленного дровами из яблони. В общем, от него пахло мужчиной. Я с удовольствием втянула в себя этот аромат, после чего неохотно расстегнула фибулу, позволив этой тяжести соскользнуть с моих плеч, и стала рассматривать застежку, которой был закреплен плащ. Она была серебряная, без драгоценных камней, немного потертая от частой полировки, но присмотревшись получше, я увидела, что она изображала какое-то свернувшееся в клубок существо – судя по всему, дракона. Крылья его были наполовину расправлены, как будто он в любую минуту мог взлететь, если бы не сжимал собственный хвост в пасти. Резьба была очень искусной, и во всем этом бесхитростном изделии чувствовалась мощь и какая-то мистическая сила. Я подумала, что вещица эта не очень дорогая, – откуда у слуги возьмутся дорогие ювелирные украшения? – но этот маленький дракон определенно нес на себе печать чего-то древнего и бережно хранимого. Возможно, когда-то он принадлежал семье Оуэна и передавался из поколения в поколение. Я осторожно провела пальцем по очертаниям крыльев. Разительное отличие от изображения фамильного герба Бофортов с дорогой эмалью и сияющими драгоценными камнями, и тем не менее…
– Миледи?
Томас стоял за моей спиной в ожидании распоряжений.
Я подняла плащ, сложила его и протянула пажу.
– Верни это господину Тюдору, – приказала я. – И передай ему мою благодарность за то, что он меня выручил.
А что же с серебряной фибулой? Я оставлю ее себе. На некоторое время. Мне подумалось, что, судя по вдумчивой силе, которую я за ним сегодня заметила, в Оуэне Тюдоре есть что-то от дракона. Я оставлю эту вещицу у себя совсем ненадолго. Мне просто хотелось иметь хоть что-то, что напоминало бы о Тюдоре.
Я села на его кровать – просто потому,
