Холодный, официальный тон, суровое суждение – все это разрывало мне сердце.

– Вы не можете меня любить! – с болью в голосе воскликнула я. – Ни один мужчина никогда меня не любил.

И как только Оуэн отступил в сторону, я распахнула дверь и торопливо направилась через коридоры и комнаты в свою спальню; мои волосы были распущены, лицо ничем не прикрыто, и я мысленно молилась о том, чтобы никого не встретить на пути. Я и не встретила, но легче от этого мне не стало. Я испытывала отчаяние, оно пропитало меня насквозь, с головы до пят; отчаяние из-за того, что я едва не позволила себе сделать.

И из-за того, что своими руками оттолкнула.

Я закрыла за собой дверь спальни и прислонилась к ней спиной, чтобы дать своим чувствам хоть немного успокоиться. Стыд, словно живое существо, отталкивающее и беспощадное, в презрительных комментариях моего внутреннего голоса насмехался чуть ли не над каждым моим вдохом. Я была одержима физическим желанием, и меня потянуло к интимной близости. Я назвала своего дворцового распорядителя по имени и согласилась на свидание с ним, поставив под удар собственную гордость. Я пила его вино, целовалась с ним, а затем вдруг сбежала, бросилась наутек, будто испуганная девчонка, а не зрелая, почти тридцатилетняя женщина. Причем умчалась так поспешно, что оставила у него свою накидку. Я летела ночью по коридорам, словно дворцовая потаскуха, скрывающаяся от докучливого любовника. Однако теперь, вынужденно признавая свое бесчестье, я уже жалела о своем бегстве и хотела бы опять оказаться в комнате Оуэна, сидеть на его кровати, позволить ему увлечь меня за собой по любой тропинке, которую он выберет.

Ты просто дура. Полная дура. Позволила желанию управлять тобой, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Неужели жизнь так ничему тебя и не научила? Как ты теперь встретишься с ним лицом к лицу?

И все же этот человек был необходим мне; это чувство держало меня крепко и не отпускало. Если бы в тот миг Оуэн подошел к моей двери, я открыла бы ему и молила бы войти. А потом с благодарностью упала бы к его ногам.

Но он не придет. Он думает, что ты проклинаешь его, как своего злополучного слугу, недостойного близости с королевой.

Я начала всхлипывать. Ну почему? Почему я убежала?

Потому что испугалась. Побоялась отдавать свою жизнь в руки человека, которого почти не знала и который, возможно, не смог бы обращаться с ней бережно. Испугалась, что черта между госпожой и слугой может стать до невозможности размытой и что в конце у меня не хватит силы духа, чтобы ее перепрыгнуть. Что бы сказала Беатрис, если бы узнала, что я подумывала снять сорочку перед Оуэном Тюдором? Или, допустим, мадам Джоанна? Я когда-то говорила, что мне все равно. Но на самом деле все было иначе и я содрогалась от мысли об их осуждении и упреках.

А что же насчет самого Оуэна Тюдора? Я отвергла его, оттолкнула, дав повод подумать, будто считаю его положение слишком низким. Человек с таким чувством собственного достоинства, как у него, никогда не простит мне этого. Я потеряла его уважение и сама была в этом виновата.

Я заставила себя пройти вглубь комнаты и взяла зеркало. Интересно, что я там сейчас увижу? Будет ли это лицо шлюхи? Да узнаю ли я вообще ту женщину, которая будет смотреть на меня оттуда? Я быстро глянула в зеркало и удивилась. Потому что не заметила на своем лице грешного клейма, которого ожидала.

Тогда я посмотрела в зеркало еще раз, уже без нервной спешки, спокойно, приблизившись к свече. На меня смотрела несчастная женщина, которая только что была очень близка к тому, чтобы наконец поймать то, чего она желала всю свою жизнь. Прямо перед ней был соблазнительный мост через пропасть, ей протянули руку помощи, рядом стоял мужчина, готовый дать ей то, к чему стремилось ее сердце, – а она отступила. Убежала, лишив себя второй попытки. Теперь этот мужчина будет презирать ее за недостаток смелости и бесцеремонность. Все было безнадежно испорчено.

Я снова и снова переживала эти волнующие мгновения, их блеск и боль. Оуэн назвал меня по имени – Екатерина. Он поцеловал меня, а я его оттолкнула, тогда как на самом деле вместо этого хотела сказать: «Целуйте меня еще!» и воспользоваться по назначению его кроватью с покрывалом из яркой ткани.

Вы возжелали моего тела, но оказалось, что моя родословная недостаточно хороша для вас…

Как бы Оуэн Тюдор ни презирал меня, я презирала себя больше.

Я взяла гребень и принялась ожесточенно расчесываться, дергая за спутанные волосы, как будто, причиняя себе боль, надеялась прогнать свое горе. Плакать я не могла, потому что сама была во всем виновата: сначала решилась отправиться в комнату к страстному мужчине, а потом сбежала, когда он меня поцеловал.

Повернув голову, я снова взглянула на свое отражение и увидела ссадину на щеке. Кожа была слегка оцарапана и покраснела. Ну конечно. Эту отметину оставила цепь дворцового распорядителя, висевшая у Оуэна на шее. Весьма уместно.

Еще одно ужасное напоминание об ужасном вечере.

Гилье отдернула тяжелые шторы балдахина над моей кроватью – безмолвных свидетельниц моей бессонной ночи, и вдруг замерла, испуганно вскрикнув.

– Миледи!

– Что случилось? – Реакция моего тела и сознания была замедленной.

– Чем вы занимались? – Гилье отошла и тут же вернулась, протягивая мне зеркало.

И я посмотрела на себя. Ссадина, которая прошлой ночью была лишь маленьким пятнышком, теперь стала ярко-красной, с лилово-синеватыми разводами, – кровоподтек, расплывшийся на всю щеку.

– Кто это сделал?

Я прикоснулась к больному месту пальцем и слегка поморщилась. Правду я, понятное дело, сказать не могла.

– Сама виновата, – не моргнув глазом солгала я. – Упала, зацепившись о ножку кровати. Слишком долго стояла на коленях на своей prie-dieu, вот ноги и затекли. – Царапина была очень заметной. Я закрыла глаза: мне бы меньше всего хотелось привлекать внимание к своему предосудительному поведению. – Можем мы это как-то поправить? – с надеждой в голосе спросила я.

– Думаю, пришла пора разумно воспользоваться гримом. – С этими словами Гилье, порывшись в глубинах моего сундука, извлекла оттуда шкатулку с косметикой.

Я редко ею пользовалась. Моя кожа и так была изысканно бледной, с очень мелкими порами, но сегодня мне определенно нужно было прибегнуть к каким-нибудь уловкам. Мы с Гилье достаточно знали о моей матери – Изабелла была большой мастерицей накладывать грим, чтобы привлекать к себе взгляды мужчин. Но сегодня моя задача, напротив, заключалась в том,