Он не нуждался ни в проводниках, ни в подсказках. Матерь-гора слушалась его беспрекословно, и не было существа, который разбирался бы в ее коридорах искуснее, чем он. С ним не мог сравниться ни Ярхо и ни один из камнерезов или слуг. Матерь-гора не смела подшутить над Сарматом или вывести его куда-то против его воли. В конце концов, с матерью у него всегда было полное понимание.

Он только подумал о брате, и ходы послушно легли ему под ноги. Сармат шагал быстро и твердо, не спуская ладони с сабельной рукояти, и стены мелькали и менялись вокруг него сверкающей мозаичной лентой.

Он остановился у палаты из водянистого сапфира – ее вытесал один из прежних камнерезов, вдохновившись видом Перламутрового моря. Пол пузырился причудливыми волнами – одни из них так и остались мерцать покатыми валами, из других же появились скамеечки, кресла и сундучки.

Здесь Сармат нашел Ярхо. Брат сидел к нему спиной, и рядом с ним не оказалось ни тел, ни кровавых пятен.

– Как это понимать, Ярхо? – спросил он спокойно.

Эта собранность сейчас была его лучшим оружием. Сармат успел ясно и выдержанно подумать обо всем – о втором предательстве Ярхо и о заговоре слуг. О том, как будет уходить, если его опасения окажутся правдой. Если так, Сармат заставит коридоры Матерь-горы опутать и задушить всех, кто замыслил недоброе. Ярхо и раньше не отличался хитростью – сейчас же он не успеет выхватить меч, как окажется на дне Кантту-Тоно, рудного города.

– Братец? – переспросил ласково.

Ярхо не повернулся.

Глупец. Сармат убил трех братьев – неужели четвертый окажется ему не по зубам?

Он плавно извлек саблю из ножен. Его человеческое тело было не тем, что прежде, когда Сармат ежедневно упражнялся в ратной науке, однако он остался достаточно ловким, чтобы подобраться неслышно, как хищник к жертве.

Ярхо по-прежнему не отвечал. Сармат понимал, что сабля отскочит от камня и не убережет, но поможет выиграть время; занеся руку как для удара, он в один полупрыжок оказался напротив Ярхо, лицом к лицу.

Глаза брата были закрыты. Черты выглядели странно умиротворенными.

Сармат опешил. Тогда он обрушил саблю на каменное плечо, высекая тошнотворный скрежет.

– Ярхо! – рявкнул он.

Ударил по шее, не жалея любимой сабли, и это принесло плоды. Каменные веки приподнялись, и на Сармата глянули помутившиеся, точно запыленные, обсидиановые зрачки.

– Что с тобой сделали? – спросил Сармат, наклоняясь. Его голос был чужой, бесцветный – нельзя было разобрать, гневался он или переживал.

Ярхо выглядел рассеянным и оглушенным – впервые за все то время, что носил каменную кожу. Сармат отложил саблю и взял его за плечи.

– Надеюсь, – проговорил Сармат страшно медленно, – ты сможешь объяснить мне это, братец.

* * *

Забавно. За последнее время произошло столько всего, что Лутому следовало бы запомнить, но ярче всего он запомнил только одно: у него страшно дрожали руки.

От волнения его зрение стало остро как никогда – Лутый различал даже мельчайшие узоры мозаики, когда крался по полумраку лабиринта, – но пальцы тряслись так, что лампадку пришлось отдать Кригге. Правда, и Кригга справлялась немногим лучше. На стенах плясали длинные тени. Отсветы от лампадки скользили неровно, а самоцветы, выхваченные глазом Лутого, бешено сменялись другими, оттого весь ход казался ему безумно-танцующим, хитро подмигивающим, бесконечным. Даже темнота была не холодная, а пряно-коричная, душная, и вокруг – камни и золото, а света все меньше и меньше, почему, боги, почему, так ведь ничего не стоит сбиться…

Ногти царапали ткань. Лутый разворачивал полотна, чтобы свериться, и свертки падали, потому что руки уже ничего не держали; лоб взмок, а дыхание участилось и стало совсем поверхностным. Лутый вглядывался в наполовину смазанные угольные чертежи – ничего страшного, убеждал он себя, он и без того все помнит. А потом принимался мысленно упрашивать: не сходи с ума раньше времени, не сходи, сначала – выберись на поверхность…

Кригга помогала ему как могла – она бродила возле этих коридоров, пока Лутый сторожил Рацлаву, играющую Ярхо-предателю. Лутый и Кригга распутывали лабиринт, а Рацлава, обессилевшая из-за своей песни, следовала за ними: изнеможенно цеплялась то за локоть Кригги, то – за ее спину и бок.

Темнота обступала все плотнее. Выхода – не видать.

– Сколько проспит Ярхо-предатель? – всхлипнула Кригга.

Не будь Рацлава такой измученной, она бы наверняка огрызнулась – мол, не так часто усыпляет каменных воинов, чтобы знать это. Лутый понимал: Ярхо мог скинуть с себя оковы колдовского сна и нагнать их. Мог воротиться и сам Сармат-змей, уверенный, что все его пленные мертвы.

– Посвети, – хрипло потребовал Лутый, и Кригга подняла лампадку повыше.

Дрожащий палец погладил полотно: Лутый внимательно следил за сплетением лабиринта, и ему показалось, что следующая развилка была зеркальным отображением карты.

– Лутый, – позвала его Рацлава.

Он отмахнулся.

– Направо, – сообщил, утирая лоб. Ладонь была непослушная, чужая. – Идем скорее.

А что, если он ошибся? Самонадеянно принял за выход то, что им никогда не было, и они торопились к тупику?..

– Лутый! – Теперь Рацлава держалась за плечо Кригги. – Я слышу шаги.

Лутый выругался сквозь зубы.

– Ярхо? – спросил он отрывисто, отшвыривая ткани с ненужными кусками карты. Он оставил себе всего одно полотно и крепко зажал его под мышкой.

– Нет. – Рацлава качнула головой.

Лутый перекинул ее руку через свою шею: теперь станет неудобно сверяться с чертежами, но беглецы пойдут быстрее.

До него тоже донесся звук шагов. Это был стук камня о камень, но – множественный, рассеянный. Легче, чем шаг ратников Ярхо. Грубее, чем плавная поступь марл – еще бы! Марлы были слишком нежны и пугливы, чтобы помешать пленникам, но сувары… Лутый до сих пор помнил, как болели бока от их ударов.

Должно быть, слуги встревожились, когда Рацлава околдовала Ярхо, а Лутый и Кригга бросились искать выход.

Соберись, приказал себе Лутый и утянул драконьих жен за собой. Ниточка за ниточкой, коридор за коридором: он шагал и то и дело бросал взгляды на угольный чертеж. Однажды Лутый ошибся и свернул раньше, чем следовало бы, но вовремя спохватился – забормотал проклятия и воротился обратно.

Однако Матерь-гора оказалась хитрее, чем мог бы предположить раб. Она приготовила для него два хода, извивающихся совершенно одинаково. Один направо, другой – налево: как тут угадаешь, как правильно читать карту? Зеркально или нет?.. Пришлось выбирать наобум – свернуть направо, чтобы позже наткнуться на тупик. И как ошпаренному бежать обратно, волоча за собой драконьих жен.

А на развилке их уже поджидали сувары. Здесь Лутый