– Ты не заметил пришедшего?

– О нет! Не разглядел, – ответил Тухля, чтобы не проболтаться, как трудно ему было проснуться и найти себя. – Ну кто приходит в ночи с топором? Это magnum ignotum.

Услышав знакомое латинское выражение, Ванзаров замер:

– Как ты сказал?

– Что я опять не так сказал? – обиделся Тухля. – Будто ты не знаешь: великое неизвестное. Принцип философии Френсиса Бэкона. Надеюсь, тебе не надо пояснять, кто такой Бэкон?

– Тухля, у тебя великолепные мозги. – Ванзаров расстегнул резинку галстука. – Блестящие.

Давно не слыша похвалы от друга, Тухля засомневался:

– Ты полагаешь?

– Ну конечно: magnum ignotum, «великое неизвестное». Не русские буквы «М» с «I», а латинский вензель.

Тухле хотелось поговорить о том, какие у него замечательные мозги, а не о какой-то ерунде.

– Наконец, Пухля, ты оценил мои способности. Мистер Джером их тоже оценил.

Ванзаров стал мерить шагами не слишком большую комнату, чтобы незаметно уйти в мыслительные дебри. Нет лучше способа думать молча, чем дать Тухле выговориться.

– Оценю ещё больше, если скажешь, откуда взялся манекен.

– Это долгая история, Пухля.

– Я потерплю.

– Раз ты настаиваешь…

Развалившись на диване, Тухля взялся за приключения двух джентльменов, не считая собаки. На зависть старику Гомеру. Начал он с завтрака и благородного решения Джерома засняться на фоне Юсупова катка, перешёл к фотографу Будевицу, который оказался вроде семейного портретиста Куртица, описал, как они случайно нашли замороженное тело и как сбежали, а потом делали снимки на фоне Невы. А потом замёрзли и решили наведаться в «Медведь». Тут история стала менее подробной, Тухля подчеркнул, что не имел права бросить Джерома при дегустации русской водки. Что было дальше, он помнил отрывочно. Признался, что спас пальму из мясного магазина на Невском, затем они спасались бегством от городового на извозчике и под конец в магазине мужского готового платья на Большой Садовой выручили из неволи манекен.

– Куда пропала пальма, извини, не знаю, – закончил Тухля, вполне довольный собой.

– Мёрзнет на лестнице, занесёшь в квартиру, потом отвезёшь в магазин с извинениями, – сказал Ванзаров. Он как раз вернулся из мыслительной прогулки. Прогулка была полезной. – Где салон фотографа Будевица?

– На Большой Морской. – Накатившую грусть Тухля выдал вздохом. Как всегда бывало, когда наступало осознание, что он натворил.

– Помнишь посыльного, что принёс приглашение на каток? – вдруг спросил Ванзаров.

Вопрос застал врасплох. Тухля постарался найти хоть что-то в голове.

– Обычный посыльный, среднего роста… Замотан шарфом вот досюда. – Он провёл ладонью по переносице. – Голос гнусавый. Сунул билет и был таков. Зачем тебе понадобился?

Больную голову друга не следует мучить логикой: адрес проживания Ванзарова в справочнике «Весь Петербург» не печатают. Узнавать надо особо. У тех, кто знает.

– Втроём с манекеном мы тут не поместимся, – сказал Ванзаров, пропустив вопрос мимо ушей.

– А что делать? Как его вернуть в таком виде?

– Смог взять – сможешь вернуть, – ответил бессердечный чиновник сыска. – Кстати, как мечта всей твоей жизни? Мадемуазель Куртиц спрашивала о ходе розыска?

Тухля откровенно поморщился:

– Спрашивала. Ответил ей остроумной фразой о преступнике, на шее которого затянута петля, а она… Она… В общем, с ней всё кончено. Я вычеркнул эту ледяную девицу из своего сердца… О, как я ошибался…

Фраза была знакома. Звучала много раз начиная со студенческих лет. Выражать сочувствие смысла не имело. Скоро найдётся новая мечта. Ванзаров занялся нужным делом: прилёг на час. Его организму хватало часа, чтобы восстановить силы.

Кряхтя и пыхтя, Тухля притащил пальму с лестницы. А утром, когда вышел, чтобы проверить самочувствие мистера Джерома, наткнулся на владельца доходного дома. Хозяин строго спросил: что за шум был ночью, на который пожаловались соседи? Признаться в смерти манекена Тухля не мог. Чтобы не уронить достоинство римлянина, он отделался шуткой.

– Ванзарова ночью убили, – сказал Тухля с глубокой печалью.

Домовладелец чуть не свалился от такой новости: трудно посреди зимы найти нового жильца. Опять убытки.

– Как убили? – спросил он, для приличия схватившись за сердце.

– Топором. С размаху: раз, и нету. – Тухля рубанул рукой перед носом домовладельца. – Тело санитарная карета увезла с утра пораньше.

Домовладелец перекрестился и побежал докладывать городовому о происшествии. Как требовали от него строжайшие распоряжения градоначальства. Порядок – это святое. Порядок надо блюсти, господа.

80

До открытия салона оставался ещё час. Однако фотограф был на месте, занимаясь проявкой, печатью и сушкой вчерашних фотографий. Из проявочной комнаты он услышал, как стучат в дверь, толстое стекло с затейливой надписью его фамилии опасно дребезжит. Господину Будевицу не хотелось вытирать руки, опускать закатанные рукава сорочки, надевать пиджак, чтобы потом опять всё снимать. Кому приспичило сниматься в такую рань? Первый клиент записан на одиннадцать. Он пробовал не замечать, но стук и звон были требовательные. Одевшись как полагается, Будевиц подошёл к двери и приоткрыл. Ворвался пар морозного воздуха.

– Что вам угодно?

Коренастый господин в тёплом пальто и с роскошными усами, которые Будевиц оценил намётанным глазом, приподнял модную шапку, извинился за беспокойство и назвался Ванзаровым. Фамилия ничего не говорила фотографу. Выглядит пристойно, какой-то чиновник, небогат. Не его клиент.

– Что же вам угодно? – повторил он без лишней обходительности, но и без грубости. Как говорят с незнакомым человеком, от которого ничего не ждут. При этом не пуская в салон.

Пришедший был прислан с поручением от господина Куртица: Фёдор Павлович хочет напечатать семейный альбом в типографии, требуются фотографии, какие хранятся в салоне. Услышав имя одного из лучших клиентов, Будевиц изменил отношение, но для порядка спросил:

– А вы кем будете?

– Собираю фотографии для семейного альбома, – ответил господин в модной шапке.

Не поверить было нельзя. Так искренно и правдиво прозвучало. Разбираться в людях, чтобы делать яркие портреты, непременная способность фотографа. За двадцать пять лет, которые Будевиц смотрел на людей в фотоаппарат, он изучил человеческую природу. Этот господин внушал доверие. Был правдив и честен, как линза объектива.

Будевиц проявил гостеприимство, на какое был способен, провёл гостя к шкафу-картотеке, в секциях которого хранились негативы:

– Какие снимки желает получить Фёдор Павлович?

– Нужны ранние семейные портреты с детьми, – ответил Ванзаров.

Выдвинув узкий длинный ящик, Будевиц стал перебирать негативы, быстро добравшись до старинных, стеклянных. Он вынул стекло, на котором резинкой крепился отпечаток:

– Извольте: Фёдор Павлович с покойной супругой и близнецами.

На коленях родителей сидели два мальчика в матросских курточках по моде восьмидесятых годов. Мальчикам было примерно по пять лет. Ванзаров попросил снимок, где все дети. Перекинув пару негативов, Будевиц предоставил отпечаток, на котором Фёдор Павлович остался один, зато у