Сочетавая дух и прах,

Чуднейшим, чем во всех мирах;

Души его благое чувство,

Мысль чистая его ума,

Как искры от Тебя, о Боже,

В очах Твоих всего дороже!

Перед блеском их – все звезды тьма!

Ты честью, славной несравненной

Его венчал и превознес,

Царем поставил над вселенной,

И, в здание Твоих чудес

Введя, как в царские чертоги,

Любимца благости Твоей,

Всю землю с жизнями на ней

Ему Ты покорил под ноги.

Ты дал всем тварям бытие,

На всех излил Твои щедроты;

Но в нем, зря собственны доброты

Имел веселие Твое!

Вот, наконец, стихи из строфы, где поэт говорит о величии Божием:

Его величию нет меры,

Любовь и мир – Его пути.

Велик Господь, велик и хвален!

Велик – не может быть умален!

Велик – не может возрасти.

О модных у нас философских толках. Для наших нигилистов и нигилисток

I

Литтре, представитель так называемой позитивной философии, пред которым преклоняется скопище наших обезьян, попугаев, сорок и прочих рыцарей петербургской журнальной и газетной свистопляски со всеми прихвостнями in partibus (в уездах), вот к каким приходит утверждениям по изложению, которое предлагают нам его адепты[228]:

«В основе своей положительная философия отличается от всех остальных тем, что, раз признав относительность человеческого знания, она никогда и нигде не забывает этого факта и строго сдерживается в его границах. Под относительностью человеческого знания следует разуметь то, что нашему знанию есть пределы; все, что находится в пределах познавательной способности разума, – все это составляет положительное знание; все другое, в познании чего играет главным образом фантазия, – все это положительная философия отвергает, как знание гипотетическое, положительным наблюдением и опытом не доказанное. Как бы вероятными эти гипотезы ни казались, она не принимает их и не выводит из них никаких заключений, не строит на них ни систем, ни предложений, ни догадок. Мы никогда не можем узнать всего, – говорить позитивизм, – и все наши усилия достичь абсолютного, безусловного знания, не могут дать положительных результатов; будем же скромны и ограничимся в наших научных стремлениях тем полем, где открыть простор наблюдению и опыту, и станем принимать за истину лишь то, что может быть исследовано и проверено научным образом; только таким путем мы приобретем действительные, положительные знания, из которых можно выводить верные заключения как для нашей материальной жизни, так и для нравственной (?!); все прочее, что сочиняют разные абсолютные теории, всегда вело лишь к заблуждениям и ошибкам, продолжает вести к тому же и теперь. Согласимся раз навсегда, что и наши концепции, наши доктрины, наши системы никогда не могут стать абсолютными и должны оставаться, и по сущности своей и по необходимости, относительными. Материальное пространство есть ничто иное, как образ пространства умственного: что ограничивает одно, тем же ограничено и другое. Наши концепции, наши доктрины, наши системы могут быть верными лишь для человечества и среди человечества. Тщетною и ребяческой оказалась бы гордость наша, если б мы вздумали достигнуть чего-нибудь универсального в определенном и безусловном смысле. Но благородно и справедливо может хвалиться человек тем, что посредством гения и терпения ему удалось вызвать свет, постоянно возрастающий, интеллектуальное солнце, которое просвещает его в созерцании вещей и ведет его по пути коллективной жизни».

«Я никогда не найду лишним, – прибавляет Литтре, – что все мыслимое или немыслимое имеет приложение лишь в наших собственных пределах: таков один из самых существенных результатов психической физиологии. В этих пределах эти термины обладают истиной, достоверностью, верностью, но при первой попытке перенести их на наши пределы, мы уже лишаемся уверенности в том, что они имеют какое-либо значение, и они падают на нас как оружие, неудачно брошенное в пространство. Известно, что человеческий разум не предугадывает мира, а открывает его посредством опыта, и известно так же, что опыт не имеет никакого значения в вопросах сущности и начала».

«Ничто не дает нам прав распространять психическую теорию нашего сознания и сознания животных на все вещества, во все времена и во все пространства».

«Положительная философия имеет в виду разъяснять лишь то, что подлежит человеческому опыту и наблюдению; каждый раз, когда логика данного времени пытается проникнуть за пределы опыта и наблюдения, философия позитивистов благоразумно останавливается и скромно сознается в бессилии человеческого разума. За этими пределами положительная философия ничего не отрицает и ничего не утверждает; она, одним словом, не знает непознаваемого, но констатирует о существовании его. Такова высшая философия; идти еще далее химерично, но доходить до этого значило бы бежать от нашего назначения».

«Человеческий разум в продолжение своего развития не раз принимал вещи, которые прежде казались ему немыслимыми, и отказался от других, которые считал единственно логичными: эта психическая несостоятельность в нем есть».

* * *

Что же говорит Литтре? Человеческому знанию здесь положены пределы.

Позитивная философия признает своим предметом только подлежащее наблюдению и опыту, т. е. подлежащее только нашим пяти чувствам.

Опыт не имеет никакого значения в вопросах сущности и начала, т. е. о сущности и начале мы не можем знать ничего по опыту, следовательно, и толковать о них позитивная философия не имеет права.

За пределами опыта и наблюдения философия позитивистов благоразумно останавливается и скромно сознается в бессилии человеческого разума.

За этими пределами позитивная философия ничего не отрицает и ничего не утверждает, не знает непознаваемого, но констатирует о существовании его.

В человеке есть психическая несостоятельность.

* * *

Прекрасно! Позитивная философия приняла вселенную comme un fait accompli, отмежевала себе известное пространство и занялась сочинением его толковой генеалогической статистики.

Никто не имеет права нарушать ее спокойствия и мешает ее важным и многополезным исследованиям. Почтенное, благородное, необходимое занятие. Это жизнь естественных наук, в высшем их значении взятых. Сами святые отцы, проводившие все свое время в богомыслии и подвигах духовных, сознавали достоинство искания истины. Марко подвижник, например, говорит: Не разумеяй истины, ниже истинно веровати может. Разум бо по естеству предваряет веру (О добротолюбии). Наконец есть великое слово Спасителя, которое можно, кажется, применить к делу науки: блажени алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся! (Мф. 5, 6)

Должно желать успехов позитивной философии, радоваться им и содействовать всеми силами, кто сколько может, ее благородной цели познания природы вещественной, но благоволит же и она относится, хоть с такой