Шрифт:
Закладка:
– Это ведь моя рубашка. Зачем ты ее взяла?
Ревекка хочет натянуть одеяло на лицо, чтобы не видеть ту фигуру, но руки не слушаются. Она шепчет:
– Разве я знала? Я просто хочу выжить.
– Разве шелковая рубашка поможет тебе выжить, Бекки?
– В ней я снова ощущаю себя человеком.
– Рядом сжигают людей, Бекки. Это всех касается.
Открыв глаза, Ревекка с ужасом уставилась в темноту, все еще слыша голос матери. Шелковая рубашка была мокрая от пота. Картины ночного кошмара медленно рассеивались… как дым.
На следующий день за Ревеккой опять никто не пришел, и она уже робко начала допускать мысль, что, возможно… Нет, додумывать она не хотела, чтобы не сглазить.
После рабочей смены вся команда была направлена в баню. Ревекка с ужасом вспомнила свою последнюю дезинфекцию, после которой несколько месяцев провела в ревире. «Какое счастье, – пронеслось у нее в голове, – что теперь тепло». Теперь-то и на улице голой можно выстоять, не то что в ноябре. И тем не менее все ее естество противилось туда идти, даже несмотря на полотенце и кусок душистого мыла, зажатый в руке. Болезнь-то, может, и минует, но позорных измывательств пуффмутти и эсэсов разве избежишь?
Рядом бодро вышагивала Ядя.
– Когда баней заведовала Мусскеллерша, даже нам туда хода не было. Но теперь власть этой твари закончилась и каждую неделю ходим.
Шаг Ревекки сбился, и она недоверчиво уставилась на Ядю.
– А с пуффмутти что сталось? Неужели эту гадину выпустили?
Ядя удивленно посмотрела на нее.
– Ты не в курсе? Зимой же еще…
– Я в ревире была.
– Ах, ну это же самая приятная история! Эта тварь совсем разум потеряла. Говорили, что она попыталась перехватить кусок пирога, на который положил глаз кто-то из эсэсовских шишек. Даже оберка Мандель не смогла ничего поделать, и Мусскеллершу отправили в штрафную команду. Представляешь? Эта вошь копала канавы босиком в воде под проливным дождем!
Ядя даже глаза закатила от наслаждения, вспоминая увиденную картину.
– Ядя, да неужто такое бывает здесь? Неужто крупица справедливости возможна здесь? – все еще не веря, переспросила Ревекка.
– Мы и сами не верили, пока своими глазами не увидели! Как эта жирная корова на работу семенит, голову опустила, мокрая, жалкая. И знаешь, что нам удалось сделать? – Ядя горделиво посмотрела на Ревекку. – Организовали парочку ценных вещей для их капо, чтобы он ее лупил как следует! Так он уж старался! В отместку за всех нас!
Ревекка не могла поверить, что это было на самом деле. Вот уж прекрасные новости о ненавистной Мусскеллерше, истязавшей женщин в бане на потеху эсэсам. Она крепко сжала в руке чистое полотенце и мыло и зашагала быстрее.
В душевой Ревекка долго стояла под горячими струями, закрыв глаза.
– Уснула, что ли? – перекрикивая шум воды, засмеялась Ядя.
Ревекка вздрогнула и тоже засмеялась. Вспенив мыло, она начала усиленно натирать грудь, живот и ноги. На теле кое-где еще оставались бледные шрамы от нарывов, которые Ревекка в беспамятстве раздирала в ревире, но большинство болячек уже зажили. Немного нужно было для здоровья – еда, вода, мыло с полотенцем. И еще – чтобы не били.
Девушки вышли из бани. Ревекка на секунду остановилась и посмотрела в сторону полей за колючей проволокой, золотившихся в теплых закатных лучах. Глаза жадно пожирали манящие просторы, упиравшиеся в далекие молчаливые горы. В густом аире встрепенулась птица и взмыла ввысь. Взгляд Ревекки взмыл за ней следом.
– Если б можно было за ней, – раздался тихий голос Ирены за спиной.
Ревекка не ответила и пошла в барак.
Хоть мыло, хоть полотенце, хоть краковская, а все равно неволя.
* * *
Капо Манци была при них в бараке, потому девушки работали молча и сосредоточенно. Вдруг одна из них чихнула и выглянула из-за кучи одежды, полностью скрывавшей ее, – это была Ирена. Она помахала перед лицом, разгоняя пыль, и вопросительно посмотрела на окно, потом на Манци. Та кивнула. Ирена торопливо подошла к окну и распахнула его. Манци еще понаблюдала за ними некоторое время и ушла. Девушки тут же загалдели, обсуждая последние лагерные новости. Вдруг сквозь открытое окно послышались мужские крики.
– Парня, что ли, лупят? – Ядя вскочила и подбежала к окну. – Вагнер поймал Тони!
Женщины тут же бросили свою работу и уставились в окно. Охранник Вагнер, красный от натуги, пинал блестящим сапогом тело, валявшееся перед ним в пыли. Хотя тот прикрывал голову обеими руками, все узнали добряка Тони, работавшего в команде электриков. Сегодня утром команду прислали в женский лагерь чинить проводку в одном из бараков.
– Как его угораздило попасть под горячую руку этой скотины?.. – грустно покачала головой Ирена.
Вагнер собирался уже отойти, но напоследок размахнулся особенно сильно и попал Тони прямо по лицу. Кровь брызнула из носа и рта прямо на сапог Вагнера. Сплюнув на Тони, эсэсовец обтер обувь о распластавшегося у его ног человека и пошел прочь. Ирена молча затворила окно. Женщины вернулись к работе, и как раз вовремя: в барак вернулась Манци.
– Нечего притворяться! Я видела, как вы пялились в окно вместо того, чтобы работать, – громко проговорила она.
Никто ей не ответил, все продолжили усердно перебирать вещи.
– Но вам это на пользу. Смотрите и запоминайте, что бывает с теми, кто нарушает лагерные порядки.
– Что он сделал? – все-таки набралась смелости Ядя.
Капо усмехнулась.
– Записку кому-то передал. Из мужского. И поделом дуракам: нашли, где шашни крутить. Выбрали место для любви.
Ревекка вздохнула и уткнулась взглядом в пальто, в котором проверяла швы. Она уже хотела было откинуть его в сторону, но в последний момент под широким воротником нащупала какое-то уплотнение. Судя по всему, пачка свернутых бумажек. Валюта, очевидно. Ревекка ухватила одной рукой за подкладочную ткань, другой за воротник и дернула в разные стороны. Шов с треском разошелся, и на колени ей упала пачка, туго перевязанная ниткой. Ревекка отложила пальто и взяла ее. К ее удивлению, это оказались не купюры, а фотографии. Оглянувшись и убедившись, что капо поблизости нет, Ревекка начала разглядывать карточки. На первой женщина в красивом выходном платье держала на руках ребенка лет двух-трех. Сложно было определить, мальчик это или девочка: дитя утопало в кружевах. Рядом стояла пожилая женщина. Фото было сделано на фоне церкви, окруженной кустами роз. «Крестины», – подумалось Ревекке. На следующей фотографии ребенка держала уже пожилая женщина, а рядом с ними стоял пожилой мужчина, опираясь на трость. Нижняя часть его лица была скрыта пышной бородой, а глаз не было видно из-за бликов очков, но Ревекка была уверена, что он улыбался. Далее снова молодая женщина, очевидно мать этого малыша, в длинном подвенечном платье. Она сидела на красивом стуле с резной спинкой, чуть смущаясь, лицо ее было полуопущено, а рядом, положив руку ей на плечо, стоял худощавый молодой человек с щедро набриолиненными волосами, зачесанными на одну сторону. На лице его красовалась горделивая улыбка. Ревекка расправила новую фотокарточку – там снова была эта женщина с ребенком на руках, теперь в пальто… Ревекка оглянулась на пальто, которое минуту назад отложила. Да, то самое. Она снова взяла его, поднесла к лицу и вдохнула. От подкладочной ткани еще пахло сладкими духами и каким-то душистым мылом. Еще пахло… живой женщиной… На следующем фото эта женщина держала за руку ребенка – теперь было понятно, что это мальчик. В короткой меховой шубке, в пушистых вязаных штанишках, полуботиночках, на голове меховой картуз, а в руках деревянный фрегат. Ревекка продолжала смотреть на фотографии, но уже не видела ни лиц, ни фигур, все поплыло перед глазами, превратившись в черно-белые пятна чужого украденного счастья. Все ли они сейчас витали над лагерем в виде бесплотного серого дыма? Или хотя бы одному удалось вырваться?
– Ядя, – тихо позвала Ревекка.
Когда подруга обернулась,
