Любопытно: сейчас оно тоже сработало. Криденса вздёрнуло над землёй. Я наклонился и прижал снег к ране.

- Спасибо за лекцию, но моё благополучие не твоя забота, Виета. Я понимаю, что королева приказала следить за мной, но уверен: будет лучше, если мы не станем попадаться друг другу на глаза эту неделю. Я не хочу видеть тебя ни во время пробежки, ни тренировки. Ты очень меня этим обяжешь. Хорошего дня.

Так я и оставил его висеть – наверняка же спустится, заклинание точно ослабнет с расстоянием. А сам вернулся в особняк. Пробежка была безнадёжно испорчена.

- Ваша рука, господин, - тут же захлопотал надо мной Ори.

- Поцарапался. Королева ещё здесь?

- Нет, господин, миледи отбыла вместе с господином Раймондом на рассвете.

То есть, часа два назад. Я бросил взгляд: дверь в комнату Рая исчезла. Как и сама комната, как я позже сумел убедиться.

- Понятно…

- В столовой накрывают завтрак, господин. Лорд Виета…

- А я не могу поесть здесь? – перебил я. Видеть высокомерную мину Криденса не хотелось.

- …уже позавтракал… Конечно, господин, как пожелаете.

- А? Нет, тогда не надо. Пусть накрывают в столовой. И насчёт кареты, Ори, распорядись к полудню, хорошо?

- Конечно, господин. Миледи уже предупредила слуг.

Думать о Криденсе не хотелось – он, кстати, так и не вернулся в дом, я бы почувствовал. Но его слова засели у меня в голове. Неужели я так сильно изменился? Настолько, что Рай прав: меня впору называть милордом. Я стал таким же?

Удивительно, но от этих мыслей кусок в горло не шёл. Удивительно, потому что волшебника нужно очень постараться расстроить настолько, чтобы у него пропал аппетит.

Ори забеспокоился. Вот уж кто действительно за мной присматривал! Я всю жизнь обходился без слуг, но к хорошему привыкаешь быстро: за эти месяцы Ори сделался для меня совершенно необходим.

- Господин, попробуйте паштет из печени мантикоры. Это нуклийский деликатес…

- Да-да, я слышал.

Мантикора редкость в Нуклии со времён предпоследнего Повелителя, который почему-то решил, что они угрожают Источнику. Впрочем, все Повелители сумасшедшие, и Шериада ещё не самый худший пример. Так же, как и мантикоры, в Нуклии исчезли драконы. До них виверны. А до них…

Каждый Повлеитель вносил свою лепту в истребление нуклийской фауны. Я серьёзно: каждый. Шериада отличилась с оборотнями. Говорят, они сошли с ума и давным-давно, лет сто или двести уже не превращались в людей, а Повелительнице помешали, потому что стали нападать на фермеров.

Может, это правда. Я знаю только, что Шериада сама не в себе, и никто, даже её брат не будет ей прекословить в таких «мелочах».

Единственный вид магических существ, успешно размножающийся в Нуклии – химеры. Каждый нуклийский лорд как будто считает своим долгом создать химеру поотвратнее и выпустить в свои лесные угодья. В Нуклии химеры размножаются, как на Острове кролики, поэтому, когда охотничий запал лорда угаснет, химеры погибнут не все. Лорд про них забудет, химер станет всё больше, а дичи в лесу всё меньше. Очень скоро эти твари перейдут на людей, и если сейчас это заботит хотя бы принца Лэйена, единственного в Нуклии заступника неволшебников, то раньше всем было плевать.

Химеры, кстати, несъедобны. Что странно, учитывая аппетиты волшебников. Посади нас на диету, мы и камень сожрём. Я совершенно серьёзен!

Никаких камней, конечно, для меня – Шериада наверняка приказала слугам следить, чтобы её демонолог как следует питался. Грибы в масле, жирное мясо, отнюдь не диетические сыры… Спустя десять минут, когда я всё ещё клевал закуски, сияющий Ори объявил:

  - Господин, деликатесы из Золотой империи. Доставили только сегодня – от вашего друга, принца Сэврория.

Плов я тогда попробовал впервые, как и крепкий имперский кофе. На пироге из страуса (я смутно помнил, что это такая птица, которая жила до Потопа, кажется?) брусничным соусом было написано: «Спаси меня от Адель».

В груди потеплело.

А потом я впервые задумался, зачем Шериада приказала мне остаться на Острове? Учёбе это наверняка пойдёт во вред, королева не может это не понимать. И вряд ли она прониклась моими жалобами. Нет, тут что-то другое…

Почему бы ей не сказать мне прямо? Почему мы никогда с ней не разговариваем откровенно? «Я хочу, чтобы ты поступил в Арлисс, чтобы служить моему брату», например. Нет, она юлит, поёт про силу и свободу.

Что ж, она королева, а я бывший спутник. Странно, что она вообще со мной разговаривает.

Я как раз перешёл к десерту – Сэв не поскупился – и знакомился с арахисовой халвой, когда дворецкий объявил:

- Господин, к вам её высочество принцесса Элизабет.

Я чуть не подавился.

- Ко мне? Алекс, ты уверен?

- Конечно, господин, - невозмутимо откликнулся дворецкий. Высшим демонам вообще плевать на людей, мы для них не интереснее тараканов. На магов им тоже было бы плевать, не занимай мы их, как говорят в учебниках биологии, ареал обитания. Другими словами, не умей мы колдовать, они бы заметили нас разве что в качестве пищи. – Её высочество так сказала. Прикажете привести её сюда?

Меня уже не коробило приказывать высшему демону. А вот увидеть Элизабет…

Вряд ли это может быть страшнее, чем чуть не убить свою первую хозяйку при Рае.

- Да, Алекс. И, пожалуйста, ещё один прибор принесите.

Бросать ради Элизабет завтрак я не собирался. Пожалуй, Рай прав, я и впрямь теперь совершеннейший милорд.

Каблучки принцессы я услышал, ещё когда она поднималась по лестнице: это у них с Шериадой общее – стремительный шаг. Шериада, когда не рисовалась, вообще могла пройтись по-мужски – никакой грации, только стремительность и напор. Нормально для сильнейшей волшебницы миров, наверное.

Элизабет никогда себе такого не позволяла, но её каблуки всегда чеканили шаг. Когда впервые его услышал, я думал, это признак силы. Потом, пообщавшись с принцессой, решил, что ошибся.

А теперь думаю, что был не прав: характер непременно нужен, если тебе не только пришло в голову выйти замуж за спутника, но ещё и подарить ему титул.

- Её высочество Элизабет, - объявил Алекс, минуту спустя.

Я встал ей навстречу, поклонился, в последний момент вспомнив, что обычного нуклийского кивка не хватит.

К тому же она всё-таки принцесса.

И руку её поцеловал, не поднимая глаз. Только привычно отметил, что Элизабет сменила духи: ни следа розовой сладости, теперь только горечь