мысль о беседе с немцем исходила от меня. Но тут же вскоре к нашей затее присоединился А.Д. Протопопов. Спустя несколько часов нам было сообщено, что в Стокгольме находится некий г. Варбург, банкир из Гамбурга, который часто ездит в Швецию, и что он с полной готовностью отозвался на мое желание… В конце концов свидание было назначено на следующий за этим день часа за два до нашего отъезда на поезд, в нашей гостинице, в салоне-нумере, занимаемом г. Поляком. Г. Поляк, москвич и нефтепромышленник, богатый человек, весьма известный в Москве. Муж и жена Поляки совершали вместе с нами переезд из Лондона, и мы за несколько дней нашего путешествия дружески сошлись… На другой день, около 5 час., А.Д. Протопопов и я, в обществе г-на и г-жи Поляк, за чайным столом ожидали приезда Варбурга. Вскоре он явился, сопутствуемый г. Гуревичем. Он и был тем русским, живущим по торговым делам в Стокгольме, который познакомил нас с Варбургом… Он был представлен как гамбургский банкир, не имеющий никакого отношения ни к немецкой дипломатии, ни к каким-либо официальным кругам…» «Беседа, – утверждал дальше Олсуфьев, – происходила в нумере г. Поляк, а не в “нумере, снятом для этой цели г. Ашбергом”, которого имени я не слышал в то время. Ни Ашберг, ни жена его при беседе не присутствовали… Был ли русский посланник Неклюдов осведомлен о нашей беседе с Варбургом, я не знаю… для меня было совершенной новостью узнать из сообщений А.Д. Протопопова губернским предводителям, будто инициатива исходила от германского посланника Луциуса, и что об условиях встречи между г. Протопоповым и Луциусом велись какое-то переговоры, что следствием этих переговоров было письмо Луциуса к Протопопову (я очень сожалею, что это письмо мне никогда не было показано и что я при этой беседе являлся каким-то официальным делегатом). Если все это действительно происходило так, то могу сказать только одно: что я, официальный делегат, был жестоко мистифицирован, ибо ни тогда в Стокгольме, ни после нашего трехдневного путешествия в одном поезде до Петрограда, ни при последующих встречах г. Протопопов мне об этом не говорил ни одного слова. Я настаиваю на этом обстоятельстве потому, что, как мне думается, все то преувеличенное внимание, которое вызвала в наших официальных кругах и в обществе встреча А.Д. Протопопова с Варбургом, объясняется не столько содержанием самой беседы… сколько ее внешней официальной стороной… Действительно, беседа с гамбургским банкиром за чайным столом в небольшом кружке русских людей с формальной стороны имеет не больше значения, чем какая-нибудь случайная встреча с немцем в вагоне или беседа с военнопленным… Если бы беседа наша происходила со старшим советником германского посольства по инициативе или по поручению германского посланника и по просьбе русского посланника, она имела бы, несомненно, характер формального выступления германского правительства с предложением чуть ли не сепаратного мира».

Надо иметь в виду, что письмо Олсуфьева составлено было через 6 месяцев после стокгольмской беседы, когда политики стали придавать ей злостное значение и когда опорочивание стокгольмского инцидента становилось одним из средств борьбы с министром, имя которого сделалось ненавистным во мнении руководящих общественных слоев. Член парламентской делегации пытался снять с себя всякое подозрение в возможной его причастности к разговорам о сепаратном мире и к поддержке немецко-распутинской партии. «По возвращении моем в Россию, – писал Олсуфьев, – я рассказывал многим моим знакомым о встрече с Варбургом, не делая из этого эпизода ни малейшего секрета и в то же время не придавая ему никакого преувеличенного значения». Не делал секрета и Протопопов275, между тем Олсуфьев почти полгода не возражал против версии, данной Протопоповым с самого начала. До доклада губернским предводителям вскоре после своего возвращения из Стокгольма, Протопопов в довольно похожих чертах рассказал дело английскому послу, который на основании непосредственно полученной информации послал официальное сообщение в Лондон (Грею, 28 июля нов. ст.). По этому сообщению, очевидно, несколько сгущенному и не совсем точному, германский посланник в Стокгольме попросил Протопопова зайти в Шведский банк для беседы. Протопопов ответил, что он встретится с посланником при условии, что последний попросит его об этом в письменной форме. Германский посол заболел, но банк устроил Протопопову свидание с Варбургом, назначенным советником при германской миссии. Протопопов и Олсуфьев были у Варбурга. Любопытно, что в телеграмме отмечались слова Протопопова, что «окончательные условия мира не были упомянуты, но что гр. Олсуфьев заявлял противоположное»276. Можно ли при таких условиях сказать, что Протопопов «мистифицировал» своего доверчивого коллегу? Неясность могла возникнуть отчасти в силу некоторой наивности, присущей этому члену Гос. Совета, который не пытался тогда углубляться в беседы, ведущиеся с разными лицами в вестибюле гранд-отеля. К сожалению, Олсуфьев полностью не назвал этих лиц – может быть, поименно и не знал их.

Кто были эти услужливые посредники? Олсуфьев назвал одного лишь Гуревича, жившего в Стокгольме «по торговым делам» и сопровождавшего Варбурга на свидание. Не был ли этот Гуревич тем самым лицом, которое в свое время являлось передатчиком предположений директора Deutsche Bank Монкевича и действовал с ведома и одобрения русского посланника? (О нем, напомним, упоминал в своей официальной телеграмме в министерство Неклюдов.) Мне представляется это несомненным. При таких условиях Гуревич мог сказать Протопопову, что свидание с Варбургом устраивается с согласия и чуть ли не по инициативе посланника… В дни революции, в связи с арестом журналиста Колышко, в петербургской газете «День» говорилось, что этот «пацифист» сыграл известную роль в подготовке «стокгольмского свидания». Насколько это соответствовало действительности на основании опубликованного материала, установить пока невозможно. Протопопов никогда имени Колышко не упоминал277. В Чр. Сл. Ком. на вопрос члена, представлявшего в Комиссии «общественность», делегата Совета Р. Д. прис. пов. Соколова – не встречался ли Протопопов в Стокгольме с кн. Бебутовым, тот ответил: «Да». Встреча произошла в том же «холле» гостиницы; принимал ли Бебутов участие в устройстве собеседования с Варбургом, Протопопов не помнил.

Какую роль сыграл нефтепромышленник Поляк, как бы случайно попавшийся на пути представителей парламентской делегации? Очевидно, он не изображал собою только любезного хозяина, уступившего свой отельный «салон» для беседы и принимавшего в ней участие в качестве пассивного статиста. Из показаний Протопопова в Чр. След. Ком. вытекает как будто указание на более активную роль Поляка. В дополнительном письменном показании 27 июля Протопопов сообщал: «После моего возвращения из путешествия за границу в Петроград, дня через два-три ко мне приехал