Шрифт:
Закладка:
На заявление Пуришкевича Протопопов счел нужным откликнуться в газетах открытым письмом. О «стокгольмском свидании» Протопопов писал: «О беседе моей в Швеции, как мне по крайней мере казалось, давно уже все сказано. Беседа тогда же, т.е. в Швеции, мною была записана, и запись эта известна многим. Своевременно я текстуально изложил эту беседу как б. министру ин. д. С.Д. Сазонову268, вполне ее одобрившему, так и многолюдному частному собранию членов Гос. Думы, после которого М.В. Родзянко письмом в газетах подтвердил всю лояльность стокгольмской беседы. В архиве Московского Дворянского собрания хранится стенограмма моего доклада о той же беседе, сделанного мною в августе269 текущего года в Собрании губернских предводителей дворянства». Беседа в Стокгольме, – утверждал далее Протопопов, – происходила «с ведома и по просьбе российского посланника при шведском Дворе в присутствии одного из спутников моих в этом путешествии и других лиц. При этом, конечно, мною не было сказано ни одного слова, которое свидетельствовало бы, хотя бы в отдаленнейшей мере, о моем “германофильстве”; обвинять меня в симпатиях к государству и народу, которые с исключительной жестокостью ведут войну, ими же созданную, с моей родиной, ежедневно оскорбляют честь и право, это – полемический прием, достойный осуждения даже тогда, когда в пылу политической борьбы желают бросить тень на неугодного и неудобного человека».
Милюков в «Речи» попытался тотчас же уличить министра во лжи – в попытке прикрыться авторитетом официального русского представителя в Швеции. Милюков писал: «…вскоре по возвращении Протопопова из-за границы, я узнал, что он рассказывает своим знакомым о происходившей в Стокгольме беседе. Я просил г. Протопопова приехать ко мне, чтобы поговорить о возможных последствиях его поступка. Ознакомившись с содержащем беседы по отрывкам, записанным г. Протопоповым в его записной книжке, я в присутствии А.И. Шингарева спросил его: “Как могли вы решиться на подобный шаг, не осведомив о нем нашего посланника?” А.Д. Протопопов отвечал, – как он ответил уже и раньше А.И. Шингареву270 на подобный же вопрос, – что он не предупредил посланника, так как “опасался, что иначе он ему помешает”. Через несколько недель, – продолжал Милюков, – мне пришлось вторично ехать через Стокгольм за границу. Я счел своим долгом сообщить А.В. Неклюдову о содержании беседы г. Протопопова с Варбургом. А.В. Неклюдов, как я и предполагал, пришел в полное негодование при мысли, что подобный поступок можно было сделать без его ведома. Когда я спросил его, является ли для него мой рассказ полной новостью, А. В. Н. сказал, что слухи о свидании до него доходили, но содержание беседы он слышал от меня впервые. На обратном пути через Стокгольм в Россию я узнал также, что слухи о беседе А. Д. П. с Варбургом доходили не до одного посланника, ехавший со мной в одном купе коммерсант, квартировавший в гранд-отеле, рассказал мне, что чуть ли не в тот же день, когда разговор состоялся, Варбург хвастался им перед обитателями гранд-отеля.
Как в действительности рассказывал Протопопов? Давал ли он «новую версию», как печатно утверждал Милюков?.. Через 11/2 месяца в газетах была опубликована «стенограмма» московского доклада Протопопова 9 августа в среде предводителей дворянства. Там говорилось, что Протопопов согласился на свидание, посоветовавшись… с посланником Неклюдовым, который просил не отказывать, т.е. версия более или менее соответствовала «открытому письму» Пуришкевичу 28 ноября… После изобличения со стороны Милюкова Протопопов телеграфно запросил посланника: «Будьте любезны телеграфировать, что вы были осведомлены о моей беседе с Варбургом мною лично в момент моего отъезда на вокзал, и что беседа эта не встретила никаких возражений и с вашей стороны, и со стороны присутствующих» (беру текст, как он был напечатан тогда в газетах). Посланник формально отрекся и в официальной телеграмме управл. мин. ин. д. Нератову сообщил: «Если после вышеупомянутого ложного утверждения г. Протопопов сохранит какое-либо официальное положение, я обязан представить и представлю в отставку». Протест Неклюдова относился, очевидно, только к заверению Протопопова (не в телеграмме Неклюдову, а в открытом письме в газетах), что свидание было устроено «по просьбе» посла. Неклюдов, как увидим, и не думал отрицать того, что он знал о свидании из первоисточника, и даже готов был подтвердить это в ответной телеграмме Протопопову, от чего воздержался лишь в силу запроса, полученного от министерства.
Прежде чем говорить о том, что было за кулисами, отметим то, что появилось на поверхности взбаламученного моря общественного мнения. 20 декабря в газетах напечатано было сообщение члена Гос. Думы Ичаса (к.-д.), которому пришлось быть в Стокгольме и беседовать с Неклюдовым в момент, когда в Стокгольме была получена газета с письмом Протопопова. Тот же Неклюдов рассказал Ичасу, получившему carte blanche на опубликование беседы: «По просьбе находившихся тогда в Стокгольме А.Д. Протопопова и членов Гос. Совета гр. Олсуфьева и А.А. Васильева, – говорил Неклюдов, – я согласился устроить им свидание со шведским министром ин. д. Валенбергом. В день приема Валенберга271 А.Д. Протопопов заявил, что в тот же день в 4 часа ему предстоит свидание с Варбургом у некоего Поляка, с которым А.Д. Протопопов познакомился, возвращаясь из Англии». «Посланник Неклюдов, – писал уже Ичас, – осведомившись об этом, заявил, что он не считает возможным делать какие-либо указания тов. пред. Гос. Думы и председателю парламентской делегации. При этом Неклюдов добавил, что, вероятно, ничего интересного А.Д. Протопопов от Варбурга не услышит, что содержание беседы можно предсказать заранее, что Варбург предложит России сепаратный мир и будет убеждать Протопопова, что интересы Германии и России солидарны, и т.д. …А.Д. Протопопов, который в тот же день уезжал из Стокгольма в Россию, обещал ознакомить перед отъездом с содержанием своей беседы с Варбургом. С этими словами А.Д. Протопопов поехал к Варбургу и лишь на вокзале, провожая членов делегации, наш посланник Неклюдов услышал содержание беседы Протопопова с советником германского посольства».
Резкое противоречие между категорическим заявлением Милюкова и рассказом Ичаса бросается в глаза.