Шрифт:
Закладка:
Усилившееся антирационалистическое течение снова вызвало на сцену тень каббалы, которая к началу XIV века создала свое священное писание «Зогар» и затем надолго сошла с литературного горизонта. После катастрофы 1391 года появился упомянутый выше каббалист, старший Ибн-Шемтов, который в своей книге «Верования» противопоставлял «греческой мудрости» Маймонида «истинное учение каббалы, передававшееся из рода в род и являющееся единственным спасением для Израиля». К той же проблеме подошел с другой стороны загадочный современник Шемтова, мистик Моисей Ботарель. В своем комментарии к старинной «Книге творения» («Sefer jezira») он высказал парадоксальную мысль, что «философия связана с каббалой, как пламя с углем», и предупреждает, чтобы «в мистический сад (pardes) не входил тот, кто предварительно не изучил философии». Этот каббалист, очевидно, смешивал философию с теософией. Он плохо понимал Маймонида, уверяя, что этот мыслитель, ярый враг мистики, прибегал к «запросам во сне», т.е. к мистическим заклинаниям с целью вызвать вещее видение или откровение. Под влиянием ужасных событий конца XIV и начала XV века Ботарель перестал отличать мистику от мистификации, участвовал в какой-то лжемессианской авантюре в Кастилии и готовился идти по пути Авраама Абулафии (§ 18). Конец его неизвестен.
Ко второй половине XV века относится, по-видимому, появление двух «тайнописей» или каббалистических апокрифов: книги «На’kana» и «Ha’pelia», автор которых скрыл свое имя под древними псевдонимами. Он излагал свои мистические идеи как откровения, полученные от пророка Илии, и предсказывал, что Мессия придет в 1490 году, за два года до конечной катастрофы испанского еврейства. Оригинально было то, что анонимный мистик полемизировал не с философами, а с талмудистами: он порицал тех, которые изучают «явную Тору» с ее бесчисленными законами и толкованиями к законам и не вникают в «тайны Торы». Исполнение обрядов без понимания их скрытого символического смысла лишено всякого значения, а ключ к этой символике дает только каббала. В обоих апокрифах встречается такая свободная критика Талмуда и раввинизма, что возникает сомнение в подлинности таких выражений в рукописи XV века. Если они подлинны, то придется допустить, что уже в то время в кругах мистиков зародилась та оппозиция раввинизму и книжной учености, которая созрела в мистических движениях следующих веков, особенно в хасидизме[50].
§ 55. Фердинанд и Изабелла. Инквизиция (1480-1490)
Новая эра наступила для Испании, когда Арагония соединилась с Кастилией в одно государство вследствие бракосочетания их правителей, арагонского короля Фердинанда Католика с Изабеллой, наследницей кастильского престола после ее брата Генриха IV (1474). С этого момента в Испании надолго упрочивается тот тесный союз клерикализма с монархическим абсолютизмом, который превратил страну трех религий в земной ад для нехристиан. Не довольствуясь политическим объединением, правительство стремится к религиозному единству, к насильственному слиянию всех народностей королевства под сенью католической церкви и к уничтожению элементов, не поддающихся слиянию.
Сначала супружеский союз юной и крайне набожной королевы с арагонским принцем, жестокость которого обнаружилась только впоследствии, не внушал опасений ни евреям, ни марранам. Обе группы сочувствовали этому династическому союзу, рассчитывая на улучшение своего положения в объединенном государстве. Марраны надеялись найти защитника в Фердинанде, который находился в личной дружбе с некоторыми богатыми марранскими семействами в Сарагосе. Изабелла также была окружена в юности сановниками из новохристиан. Близкий ко двору Генриха IV Авраам Сениор из Сеговии, откупщик королевских доходов и впоследствии официальный раввин, участвовал в предварительных брачных переговорах между двумя династиями, вероятно, со стороны финансовой. Не думалось тогда гонимым, что новая королевская чета сыграет такую фатальную роль в их судьбе.
Тем тяжелее было наступившее вскоре разочарование. Новые правители приступили к радикальному разрешению еврейского вопроса, который в Испании состоял из двух частей: вопроса о иудеях, еще не завоеванных для церкви столетним террором, и вопроса о иудействующих, которые были загнаны этим террором в лоно церкви и облегчали свою совесть тайным соблюдением религии предков. На первом плане стояла забота о тайных евреях. Нужно прежде всего выработать способы насильственного удержания в церкви потомков «анусим» или марранов, вошедших в испанское общество. Прежняя система уличных погромов, допустимая при слабости верховной власти, была неуместна теперь, когда самодержавная власть в объединенном государстве имела все средства легальной борьбы с отступниками. Для применения этих средств нужно было только получить санкцию из Рима, от папы. Кастильские доминиканцы давно ходатайствовали в Риме об учреждении особой инквизиции, в виде чрезвычайного церковного судилища для розыска и наказания новохристиан, подозреваемых в тайном соблюдении иудейства. Папа Сикст IV дал согласие только на учреждение общей инквизиции, подчиненной римской курии в лице ее легата в Кастилии. Но на это не согласились Изабелла и Фердинанд: они опасались, что назначенные из Рима инквизиторы будут конфисковывать в пользу церкви те богатства осужденных марранов, которые королевская чета считала своей законной собственностью. Между тем местное духовенство деятельно готовилось к кровавой жертве. Севильский архиепископ Мендоса поручил священникам произвести расследование о числе иудействующих в его епархии. Занимавшаяся этим комиссия из духовных лиц представила королю и королеве записку о том, что Севилья и вся Андалузия наполнены иудействующими новохристианами, среди которых имеется много весьма влиятельных особ, и просила о скорейшем введении инквизиции. Заключение комиссии было подтверждено духовником королевы Томасом Торквемадой, приором доминиканского монастыря Святого Креста в Сеговии. Тогда королевская чета обратилась к Сиксту IV с просьбой издать буллу об учреждении в Кастилии национальной инквизиции, то есть чтобы члены трибунала назначались королем и чтобы конфискованные деньги осужденных поступали в королевскую казну. Папа должен был уступить и в ноябре 1478 года издал требуемую буллу. Но и после этого прошло два года, прежде чем страшный трибунал приступил к делу. Влиятельные марраны всячески тормозили осуществление папской буллы, и сама королевская чета на время поколебалась перед таким шагом, жертвами которого должны были сделаться многие семьи, связанные со двором и с испанской знатью, со всеми отраслями государственного управления и хозяйственной жизни. Только в конце 1480 года роковой шаг был сделан. Первый инквизиционный трибунал был учрежден в главном гнезде марранской ереси, в Севилье, в составе двух доминиканских теологов, Морильо и Сан-Мартина, одного ученого аббата и королевского фискала с двумя чиновниками для приемки ожидаемой добычи —
