Время, когда вокруг религиозных догматов кипели страсти гонимых и гонителей, не благоприятствовало самокритике, свободному исследованию своих собственных верований. Упомянутый Хаим ибн-Муса рассказывает о таком случае. Один «философствующий» проповедник в синагоге, разбирая вопрос о единстве Божием, несколько раз повторял фразу: «Если бы Бог не был един, то можно было бы сделать (такой-то) вывод»... Возмущенный такими рассуждениями, один из слушателей воскликнул: «Во время севильской катастрофы меня избили, изранили и оставили лежачим, думая, что я уже мертв, — и все это я перенес ради истины «Слушай, Израиль: Бог един». А теперь ты философствуешь: если бы Бог не был един, то было бы так-то и так-то! Нет, я уж лучше останусь при простой вере наших предков». Протестующий вышел из синагоги, а вслед за ним вышла большая часть публики. Конечно, трудно было свободно рассуждать об основах иудаизма в синагоге, куда могли ворваться фанатические банды какого-нибудь Мартинеса или Феррера с криком: крещение или смерть! При таких условиях была возможна только та философия, которая укрепляла веру историческими и эмоциональными, а не рационалистическими доводами. Такую систему религиозной философии построил Иосиф Альбо (ок. 1380-1440 г.), вышеупомянутый участник тортозского диспута и очевидец террора Висенте Феррера в Арагонии. Ученик консервативного мыслителя Хасдая Крескеса, он в своей книге о коренных догматах иудаизма («Ikkarim») развивает в более упрощенной форме систему учителя. Альбо ставит себе цель национально-апологетическую: он стремится доказать не только превосходство откровения над рационализмом, но и превосходство догм иудаизма над догматикой других религий. Не опровергая прямо христианскую догматику, он осуждает ее косвенно, точным определением «корней и ветвей» иудаизма. По мнению Альбо, существуют три «первичных корня» (икарим) всякой религии: 1) бытие Бога, 2) откровение, т.е. божественное происхождение основных заповедей, 3) воздаяние за гробом. Но не все религии, признающие эти общие три истины, могут считаться истинными. Истинна только та религия, которая кроме «первичных корней» признает еще «вторичные» (шарашим) и выходящие из них «ветви» (анафим). Первичный корень, например, устанавливает бытие Бога, но не особенности этого бытия, которые определяются уже вторичными корнями, а именно: абсолютное единство Бога, Его бестелесность и вневременность (отрицание догмы троичности, воплощения и т. п.). Другой общий корень, догма откровения, приобретает определенность только в признании Моисея и библейских пророков единственными посредниками между Богом и людьми. Все практические законы и заповеди иудаизма составляют только «ветви», разросшиеся от этих корней. Цель религии не столько в богопознании, сколько в богоугодных делах. Исполнение религиозных законов дает верующему воспитание наглядное, более действительное, чем возвышенные умозрения философов. При всем своем консерватизме Альбо, однако, высказал одну смелую мысль, а именно, что вера в пришествие Мессии составляет не коренной догмат иудаизма, а только национально-историческое предание. Он, по-видимому, хотел поколебать этим позицию церковных богословов, поставивших мессианский вопрос в центре тортозского диспута, и хотел доказать, что еврейский мессианизм, как политический символ, не относится и «корням» религии. Позднейшие теологи (напр., Абраванель), не приняв во внимание скрытого мотива Альбо, порицали автора за пренебрежительное отношение к мессианскому догмату, поддерживающему дух народа в «голусе».

На закате еврейской культуры в Испании иногда еще вспыхивали искры былого пожара — борьбы за и против системы Маймонида, фундамента философской теологии. В одной семье писателей XV века представители трех поколений обнаружили различное отношение к маймонизму и к рационализму вообще. Переживший катастрофу 1391 года Шемтов ибн-Шемтов (ум. ок. 1440 г.) занимает крайнюю консервативную позицию: как каббалист, он решительно осуждает свободное философское исследование, нападает на Ибн-Эзру, Маймонида и Ралбага и делает «философов» ответственными за массовые крещения той роковой эпохи. «Во все времена, — говорит он в своей книге «Верования» («Emunot»), — отпадали от своей веры именно те, которые предавались исследованию ее. Нет сомнения, что, когда нас постигли нынешние бедствия, наши общины отпали потому, что софисты и мудрствующие раньше расшатали наш шатер и разрушили ограду вокруг него, а за ними потянулись люди из народа». На другой точке зрения стоял сын этого каббалиста, Иосиф бен-Шемтов (ок. 1400-1460), автор трактата «Честь Бога» («Kevod Elohim») и других сочинений. Он находил возможным примирить философию с верой, хотя и не надеялся вполне слить их, как стремился Маймонид. Сознательная религиозность, достигаемая философским умозрением, выше бессознательной набожности, могущей завести человека в дебри суеверия, но в тех случаях, где разум расходится с традицией, он должен отступить, ибо Тора есть высший критерий истины. Здесь Иосиф бен-Шемтов приближается к школе Крескеса и Альбо. Сын же его, Шемтов бен-Иосиф (ум. в 1489 г.) стоит ближе к чистым маймонистам. Он писал философские комментарии к сочинениям Аристотеля и Аверроэса, но главным его трудом является обширный комментарий к «Путеводителю блуждающих». Он толкует идеи своего учителя так, что они обыкновенно оказываются в согласии с преданиями иудаизма, и вносит поправки в систему Маймонида там, где она слишком уклоняется в сторону аристотелизма.

Эти примирительные тенденции эпохи реставрации опять сменяются боевыми к концу XV века, когда внешнее положение испанских евреев ухудшается, накануне инквизиции и катастрофы изгнания. Переживший эти катастрофы в Арагонии раввин-проповедник Исаак Арама (умер в изгнании в Неаполе в 1494 г.) обличает философское вольнодумство в своем сочинении «Chazut kasa» («Печальное зрелище»). Арама сравнивает религию и философию с праматерью Сарою и рабыней Агарью: сначала религия призвала на помощь философию в надежде оплодотвориться через нее, но, когда плодовитая философия возгордилась и стала пренебрежительно относиться к своей госпоже, ее удалили. Это сводится к средневековому тезису: философия должна быть слугой теологии. Сам Арама в своих многочисленных проповедях на тексты Торы (популярный сборник «Akedat Izchak») еще употребляет философический метод доказательства библейских истин, но не допускает никакой критики религиозных преданий.

Консервативную школу мыслителей замыкает последний писатель и государственный деятель еврейской Испании, дон Исаак Абраванель, которому суждено было стать во главе изгнанников. Абраванель особенно горячо защищал исторические основы иудаизма. Еще в юности он плел «Венок старцам», в трактате под этим заглавием «Ateret zekenim», где обсуждался вопрос об особом предназначении еврейского народа. Государственные дела отвлекали Абраванеля от литературы, пока он состоял при португальском дворе. После Переселения в Кастилию он приступил к своему капитальному труду, самому обширному из библейских комментариев (1483-1484), который был закончен позже в изгнании. Вместе с тем он комментировал «Путеводитель» Маймонида так, что толкование часто превращалось в полемику с автором. Абраванель в особенности возражал против Маймонидовой теории пророчества как «сочетания