Разрешить вопрос по прежним правовым основаниям было уже немыслимо; пришлось поэтому направить дело законодательным путем, с целью изменения положения донационных крестьян. Единственный способ, который оставался возможным, был тот, чтобы крестьяне, уплатой наличной суммы, освободили себя от повинностей помещикам, и единственная помощь, которую могли указать земские чины, сводилась к тому, чтобы казна явилась посредником и дала донационным крестьянам необходимые для выкупа средства. Земские чины спешили своим решением и вмешательством, понимая, что в будущем они легко могли лишиться повода содействовать разрешению донационного вопроса.

Продолжение существовавшего положения означало бы, — по мнению земских чинов, — что внутри границ Финляндии находятся клочки чужой земли. Свыше ста /тысяч финских сограждан, обрабатывавших девятьсот пятьдесят манталов финской земли, оставались бы лишенными самых важных из преимуществ, кои гражданские законы края предоставляют другим. Какую охоту к работе можно было ожидать у донационного крестьянина, когда он знал, что, если бы ему удалось повысить свои доходы, помещик, или его управляющий, могли тотчас, путем повышения шпатового оброка, завладеть этой прибылью. Земские чины приняли (в 1867 г.) поэтому проект о заключении статным ведомством займа, предназначавшегося для приобретения в казну донационных имений Выборгской и С.-Михельской губерний, по добровольному соглашению с владельцами их, и с тем, чтобы имения эти, по размежевании, продавались местным крестьянам. Казна израсходовала впоследствии на это дело приблизительно 17.000.000 марок, из которых большая часть постепенно погашалась крестьянами, Население в 80.000 человек таким образом приобрело полное право собственности на землю, с обеспечением экономического и нравственного преуспеяния. Это было своего рода освобождение крестьян. Они не были крепостными, но оставались всетаки несвободными, так как во многом зависели от произвола помещика.

Это одна сторона большего дотационного вопроса, сторона преимущественно экономическая. Но имелась и другая, которая играла еще большую роль в решениях сейма и местной администрации, это — сторона политическая.

Пограничное население было всегда предметом двух противоположных влияний и трудно было предвидеть, в какую сторону направятся его симпатии и стремления. Выкупами дотационных земель имелось поэтому в виду облегчить слитие карел с финнами. Для этого, конечно, нужно было избавить карел от всяких влияний и воздействий «с востока», нужно было оборвать оставшиеся с русских времен отношения, которые более всего сказывались, разумеется, в дотационных имениях.

Писатель А. Чумиков не без основания выразил сожаление, что «русское правительство, разрешив Финляндии сделать заем, косвенным образом само способствовало к вытеснению русских начал из той Карелии, которая искони входила в состав Великого Новгорода, и языческие обитатели которой еще при Ярославе (1227 г.) приняли православие, и где до настоящего времени считается не один десяток православных храмов со многими тысячами прихожан». В русской печати делались также указания на то, что финляндское правительство, для наделения своих мелких землевладельцев, даже выпросило у графа Валуева безвозмездно 10.000 десятин в Суоярви Салминской дачи министерства государственных имуществ, близ Ладоги.

Между населением восточной Финляндии, западной части Олонецкой губернии и северной Петербургской губернии нет резкого различия, хотя в последних распространены и русский язык, и православная вера. Населяющие эти части карелы финского происхождения. Часть их лютеране, общины которых получали пасторов из Финляндии. На содержание проповедника и учителей в лютеранских приходах Олонецкой губернии средства отпускались также финляндской казной. «Русское духовенство не старалось обратить этих карел в православие». «Такие удивительные отношения существуют и существовали уже в продолжение трех-четвертей столетия на расстоянии всего какого-нибудь десятка верст от Петербурга». Но даже и подобным положением финляндская администрация не удовлетворилась; она пожелала создать такие условия, чтобы карелы неизбежно вошли в лоно финского народа и освободились от влияний «с востока». — Донационные же имения, расположенные в приходах Кивинебб, Мола, Валкиярви, Раутус, Саколла и Пюхеярви и принадлежавшие прежде именитым родам Апраксиных, Долгоруких, Трубецких, Воронцовых, Чернышевых, Шуваловых. Салтыковых и др., представляли не малую угрозу возможности обрусения их крестьян, так как последние нередко искали работы в Петербурге, подолгу служили там у своих господ, вступали в брак и пр. Эти крестьяне говорили о столице русского государства и об исторических условиях, совершенно чуждых остальной Финляндии. Все это обеспокоивало истинных патриотов.

Если владелец имения был русский дворянин с большим состоянием — это чаще всего так и бывало — он обыкновенно не посвящал особенно большой заботы своему поместью в Карелии и довольствовался получением, без дальних хлопот, доходов, которые ежегодно представлял ему управляющий. Лично пребывал он в деревенской «резиденции» (hovi) лишь несколько недель летом, для перемены воздуха и охоты. Местом его постоянного жительства был, конечно, Петербург — средоточие того общества, к которому он принадлежал. Большие донационные имения бывали обыкновенно достаточны, чтобы давать независимость своим владельцам. Имение Пеллиле представляло стоимость в 11/2 миллиона марок; оно занимало почти весь приход Мола; в имении считалось от 4.700 до 4.800 человек. Имение барона Фредерикса занимало почти целиком приходы Валкиярви и Пюхеярви и имело население в 7.800 чел.; его оценивали в 2.861.385 марок. Одним из малых донационных имений являлось Кюреле, но и оно имело 1.123 жителя и ценилось в 180.000 марок, а Лейиикюле — от 6.000 до 7.000 жителей и стоило около 169.700 марок.

По исследованию финляндца, строгими господами вообще владельцы донационных имений не были, и если они взимали иногда ежовыми рукавицами недоимки земельного оброка, то происходило это, вероятно, чаще всего по неведению положения вещей. Когда же они лично вмешивались в управление своими имениями, то делали это, видимо, с благим намерением, хотя и не всегда с хорошим успехом.

Истинной властью в донационных имениях являлся, конечно, управляющий, происходивший чаще всего из русских или остзейских немцев. Он заменял владельца, со всеми его правами, но с меньшей ответственностью. О надлежащем контроле над его управлением не возникало обыкновенно вопроса. Крестьяне, — по свидетельству того же финляндского исследователя, — не предъявляли больших притязаний и, за отсутствием между ними и помещиками правомерных отношений, приспособлялись к условиям насколько могли путем практики и старинных обычаев.

«Владельцы донационных имений неоднократно пробовали дружелюбно побудить крестьян подписывать договоры об аренде, которые давали бы им право на 50 лет вперед беспрепятственно обрабатывать свои земли с условием, чтобы они вносили раз на всегда правильно установленный ежегодный платеж, каковое условие, по имеющимся сведениям, в большинстве случаев применялось весьма умеренно. Вместе с тем крестьянам предоставлялась в будущем обеспеченность в том, в чем уже ранее можно было явно предвидеть надобность, и требовали только, чтобы они отказались добровольно от прав, которых они