–Минуточку, я позову врача… а вы просто лежите…– сказал он и ушел.

Что ж, она по крайней мере попала в башню.

Цинтия устала сильнее, чем думала (вБейнардском замке она, конечно, спать не легла, так спешила увидеться сДимитрием иГрегором), и даже жесткие доски стола тянули уснуть. Она неловко перекатилась на бок, и ногу пронзила боль. Теперь-то я точно не усну, подумала она, но в следующий миг вновь начала задремывать.

Нельзя засыпать. Смежи глаза, и уже никогда не проснешься.

Она на четвереньках ползла по канаве, увязая в чавкающей грязи, оскальзываясь и падая в бурую холодную воду; однако вылезти на дорогу было бы еще опаснее.

Сперва она опиралась на руки и колени, потом – на руки и одно колено. Правая нога волочилась сзади и то ли не работала совсем, то ли боль не давала на нее опереться. Цинтия пыталась по боли определить характер ранения; если пуля по-прежнему там, значит, она еще больше калечит себя каждым движением.

Она закрыла глаза, увидела, как Хивела пинают башмаком, и это погнало ее вперед.

Дождь перешел в ливень.

На краю следующей залитой водой канавы Цинтия упала и на четвереньки больше подняться не смогла. Она видела свои руки прямо перед лицом, но они не шевелились. Она не помнила, как ими двигать.

Впереди на воде блестел свет, вроде лунного. Неужели тучи наконец разошлись и проглянула луна? Колдуны при луне что-то пересылают, вспомнила Цинтия, и порой это стоит им жизни.

Она поняла, что потеряла сову Цецилии. Глаза щипало, но если она и плакала, слезы смывал дождь. Потерять серебряную сову и получить в бедро уродливый кусок свинца – алхимическое чудо.

Тут она подняла голову и увидела, что́ за ручей бежит по ее пальцам, и откуда идет свет, и кто спешит от крытого соломой домика, пением прогоняя дождь,– и вкраткий миг абсолютной ясности поняла разницу между магией и чудом.

–Это щипцы, сестра. Ты их чувствуешь?

Холодный металл. Привязка к боли.

–Они ее держат, Цинтия. Теперь тяни, медленно и плавно.

Металл в руке. Усилие. На другом конце привязки боль вспыхнула с новой силой. Что, во имя Белой Госпожи, она делает?

Тут Цинтия поняла и расслабилась; она крепче сжала щипцы и вытащила из себя пулю.

Мэри Сетрайт назвала это провиденциальным: окажись отдача сильнее, а стрелок неопытнее, будь пороха в заряде чуть больше, пуля попала бы чуть выше и раздробила бедренный сустав. Цинтия, возможно, и доползла бы до избушки Мэри, но ходить бы уже никогда не смогла.

Так и рождаются легенды, сказала она Мэри, благодарение всем богам, что нашу госпожу Цинтию подстрелили в круп… иМэри очень быстро вышла из комнаты.

Позже Цинтия спросила:

–Отчего вы… убежали?

–Сестра, я не хотела, чтобы ты видела мои слезы.

–Но я же пошутила.– Цинтия приподнялась на постели и притянула Мэри к себе, испугавшись внезапно, что оскорбила странного тихого бога целительницы.

Наконец они заговорили оХивеле.

–Я не могу его отыскать,– просто сказала Мэри.– Я верю, что он жив…

Цинтия, видимо, нахмурилась, потому что Мэри взяла ее за руку и улыбнулась.

–Да, просто верю. Передир так разрывается между своим желанием легко ступать по земле и потребностью действовать… Думаю, когда он нас покинет, что-нибудь произойдет, но, полагаю, это будет тихо.

–Ты его любила?

–Я люблю его, сестра.– Мэри принялась раскачиваться в кресле.– И да, я была с ним, и была бы снова, если бы он попросил. Когда-нибудь мы станем чистым духом, но на земле мы все – прах земной, и плоти иногда нужно прикасаться к плоти.

Она встала и налила кипятка в горшок с сушеными одуванчиками.

–Когда я познакомилась сХивелом, у него были два глаза, разного цвета. Один он сделал себе сам. Не знаю, как он потерял глаз, который получил от рождения, и не родился ли одноглазым. Но этот новый глаз его мучил. Он видел им иначе, чем природным.

–Иначе?– Цинтия взяла чашку с чаем.

–Как иногда глядишь на лес и видишь то дерево и это, а назавтра – другие деревья, на третий день – просто чащу. Порой Хивелу больно было глядеть обоими глазами сразу, «словно мне режут мозг раскаленным ножом», сказал он. И, будучи Хивелом, он гадал, не лучше ли искусственный глаз природного.– Мэри заглянула в свою чашку.

–Вы… извлекли его магический глаз.

Цинтия представила, как это было; она извлекла магический глаз кривым ножичком и прижгла глазницу, чтобы здоровый глаз не ввалился и не умер под влиянием искусственного

–О нет, сестра. Такое человек должен делать собственной рукой. Однако я ухаживала за его раной.

Значит, Цинтия мысленно не вырезала глаз, а извлекала пулю из раны; под повязкой у нее заболело.

–Видишь, сестра,– сказала Мэри, и голос ее лился сладким обезболивающим,– почему я не смогла полностью восстановить твою ногу. Хивел не знал, что научил меня этому, но он научил меня глазом из собственной головы. Как я могла его не полюбить?

–Она здесь, доктор.

–Вижу, привратник.

Цинтия различила итальянский акцент. Не открывая глаз, она попыталась сообразить, какой именно. Вроде генуэзский. Благодарение Минерве, свободное государство. Может быть, это даже кто-то, кого она знает.

–Она поправится, доктор Аргентин?

–Не сомневаюсь, что с ней все будет хорошо. Однако в этой комнате для троих слишком мало воздуха. Не будете ли вы добры нас оставить?

–Конечно, доктор. Надо ли сказать…

–Сейчас все заняты.– В голосе доктора вроде бы прозвучало нетерпение.– И ктому же, я уверен, она скоро очнется.

Как только дверь затворилась, Цинтия открыла глаза. Доктор стоял, глядя на дверь, худой, в легкой серой мантии. Он повернулся к ней.

На щеках у него горел румянец, и наверняка не от холода.

–Вы очнулись, синьорина?

–Si, Dottore[70].

Аргентин наклонился над ней со странным выражением лица. В следующий миг он левой рукой придавил ей горло. Изгиб его большого пальца впивался в шею, но не душил, однако из-за хромой ноги она не могла приподняться рывком, а сильные пальцы держали, словно вбитые в стол железные шипы.

–Per ché, Dottore?..[71]

–Потому что я голоден, uccellina[72], вот почему. Старый дурак Джайлс оставил меня с клубникой на завтрак… Минутку.– Аргентин вдавил большой палец ей в горло, и его лицо расплылось в серость.– Я знаю, кто вы. Женщина грека.