Оркестр заиграл «Баркаролу», и у всех стало легче на душе.

В городе появились германские листовки, их сбрасывали с самолетов на парашютах: «Бей жида-политрука, рожа просит кирпича! Дождитесь полночи. Штыки в землю! Сдавайтесь!»

К соседу Штейна пришел в гости известный писатель. Неприятно было глядеть на его побелевшие губы, трясущиеся руки. Он знал, что немцы предприняли новую атаку на город, и прочел листовки.

Теперь он вслух рассуждал сам с собой: «Я о фашизме никогда ничего плохого публично не говорил. Никогда не подписывал заявлений. Я беспартийный. Мать, правда, была еврейкой, но зато отец из дворян. Я даже нашел бумаги, которые это подтверждают».

В трехкомнатном номере люкс жили несколько молодых эстонцев. Один играл на гавайской гитаре. Бутылка шампанского на столе, перед каждым из присутствующих бокал вина. Молодая девушка в тесно облегавшем свитере танцевала танго с молодым блондином. Им, казалось, ни до чего в мире нет дела. Между тем на рассвете их сбросят на парашютах в тыл к немцам для организации эстонского Сопротивления.

Ленинградский спортсмен Владимир Ганкевич стал теперь лейтенантом Красной армии, его командир, полковник Павлов, дал ему ответственное задание. Приказ самого маршала Ворошилова. Ганкевич должен поехать в Мурманск проверить готовность лыжников 14-й армии к операциям, которые начнутся, когда выпадет снег. Утром 29 августа Ганкевич поцеловал на прощание свою возлюбленную Галю на Московском вокзале. Он слышал, как причитала какая-то женщина: «Сенюшка, что же с тобой будет? А со мной что? Господи, помоги нам! Бросаешь дом, едешь неизвестно куда!»

Поезд отходил. Ганкевич, глядя в окно, видел главным образом военных в форме. Некоторые вытирали глаза платками. Большинство пассажиров – женщины с детьми, производилась очередная попытка эвакуировать из Ленинграда тех, кто не может помочь в обороне города.

Напротив, в купе сидел мальчик 8–9 лет. Его мать плакала, а ребенок сказал: «Не плачь! Мы разобьем немцев и скоро вернемся к папе. Видела, какой у него пистолет?»

Ганкевич повернулся к женщине, сидевшей рядом, спросил, куда она едет.

«Не знаю, – ответила та. – Началась эвакуация, и все, у кого дети, должны уехать из Ленинграда – куда-то на Урал».

Вдруг мальчик, его звали Володя, вскрикнул: «Смотри, воздушные шары! Мама, смотри! Как много!»

Ганкевич тоже посмотрел в окно, к своему удивлению, он увидел немецких парашютистов-десантников, которые приземлялись на просторном лугу возле железнодорожных путей. Он услышал глухие удары зенитных орудий и увидел немцев, начинавших строиться на дальнем конце поля.

Поезд увеличил скорость, с гудением понесся по рельсам, не останавливаясь, мимо маленькой станции. Мелькнуло только название: «Мга».

Армейский капитан успокаивал пассажиров: «Не волнуйтесь, ничего опасного. Немцев уничтожат, пока доедем до Волхова».

Он шел из одного купе в другое, шутил с детьми, наконец уселся на скамейку рядом с Ганкевичем.

«Курить есть? – спросил он весело, потом зашептал: – Понимаете, что произошло? Немцы захватили Мгу, связь с Ленинградом прервана».

Александр Розен, военный корреспондент, прошел тяжкий путь до Ленинграда. Он был в 70-й дивизии в Медведе в те волнующие июльские дни, когда она побила 56-й бронетанковый корпус Манштейна в Сольцах. Во время страшной атаки нацистов он был ранен, тогда дивизия была разбита и отступала к Ленинграду. Его послали в Новгород в тот день, когда город оставляли. Он бродил по древнему Новгородскому кремлю, более древнему, чем Московский, по гулким коридорам и пустым комнатам покинутого штаба советского командования, уже эвакуировавшего город.

Тяжело достался ему путь на север, поиски остатков своей дивизии, постоянно ускользавших от него. Валдай, Куженкино, Бологое, Угловка, Боровичи, Хвойная – старинные русские поселения. И на каждую из этих станций он ненамного опаздывал. Наконец в Хвойной комендант, несмотря на строгий приказ, посадил его в госпитальный поезд, ехавший в Ленинград. Старый паровоз тащил поезд от одной станции к другой, все они были разрушены. Он видел разбитые поезда, лежавшие на краю дороги, горящие станции, города, сровнявшиеся с землей.

Поезд шел через маленькую станцию Мга. Раньше Розен никогда не слыхал этого названия. Вскоре он уже был в Обухове около Ленинграда. Еще одна остановка – и Ленинградская товарная станция.

В штабе он спросил о 70-й дивизии, она существовала в виде отдельных частей – одна часть воевала в Лизино-Корпусе, другая возле Тыно, третья в Ушках. Розен искал командиров, но Федюнин погиб, Краснов был в госпитале. Ни души не осталось от полка Краснова, а полковник Подлуцкий, командовавший артиллерией, был тяжело ранен и находился в госпитале; он вывел свой отряд из окружения в 200 километрах от немецкой линии фронта.

Розен вышел из госпиталя, пошел по Инженерной улице, свернул на Садовую, шел медленно, не спеша. Когда он проходил по ленинградским проспектам, у него, как ни странно, поднялось настроение, казалось, что худшее позади, Ленинград выстоит, выживет, победит в смертельной схватке.

Он пошел в редакцию газеты «На страже Родины», в которой работал во время войны с Финляндией. Он встретил там главного редактора Литвинова и спросил, чем может быть полезен. Литвинов с минуту подумал:

«Я бы хотел, чтобы вы съездили на Ладожское озеро, побеседуйте с командующим Ладожской флотилией».

Розену было непонятно, зачем ездить на Ладожское озеро. Идут бои в Пушкине, в Колпине.

«Но дело в том, – сказал Литвинов, – что прервано сообщение между Ленинградом и всей остальной страной».

Мга… Госпитальный поезд, в котором ехал Розен, последним прошел через маленькую станцию.

Ленинградская библиотека отправила 360 тысяч наиболее ценных книг (из книжного запаса в 9 млн экземпляров); библиотека имени Вольтера, пушкинские архивы, старинные книги были вывезены в июле. Теперь чердак заполнили песком, а наиболее дорогие оставшиеся книги перевели в подвалы. Главный читальный зал закрыли, открыв зал поменьше в первом этаже, на 150 человек. Картотеку, бюро информации, коллекции эстампов перевели в самый нижний подвал, многие ценности перевезли в мрачные подземные галереи Петропавловской крепости и в подземелья Александро-Невской лавры.

Из города Пушкина, из огромных дворцов Екатерины и Александра, вывезли примерно 52 ящика с ценностями до того, как туда ворвались немцы. Сокровища Русского музея вывезли в Горький, а затем, к ужасу директора музея П.К. Балтуна, – в Пермь на речной барже.

Во второй половине июля вывезли большую часть Зоологического сада. Эвакуированы были студия «Ленфильм», научно-исследовательские институты Академии наук и другие институты, всего – 92.

Из Ленинграда уже выехало большинство артистических коллективов. Филармония и Театр драмы имени Пушкина поехали в Новосибирск, консерватория – в Ташкент, Мариинский театр оперы и балета – в Пермь, Малый оперный – в Оренбург. Два больших эшелона 1 июля и 20 июля вывезли сокровища Эрмитажа, готовился третий