наездилась так, что хватило бы на десять жизней.

– А если последний пир в ресторане с мишленовскими звездами?

– Вы забыли, что вся еда на вкус кажется мне отвратительной? Я питаюсь одними смузи и эгг-ногом.

– Попробую придумать еще что-нибудь…

– Все хорошо, Марк. Сейчас квартиры и галереи мне более чем достаточно.

Он уставился в пол, наклонив голову.

– Как бы мне хотелось, чтобы здесь с вами была тетя Линда…

– Не только вам, но и мне, – согласилась она. – И в то же время я бы не желала, чтобы ей пришлось видеть меня такой и поддерживать в предстоящие трудные дни. Однажды она уже сделала подобное для меня, когда я в этом особенно нуждалась.

Он молча и согласно кивнул, потом перевел взгляд на коробку, стоящую на столе.

– Видимо, теперь моя очередь преподнести вам подарок, но с тех пор, как я заворачивал его, я все теряюсь в сомнениях, стоит ли его вам дарить.

– Почему?

– Не знаю, как вы к нему отнесетесь.

Она подняла бровь.

– Вот теперь вы пробудили во мне любопытство.

– И все равно я не решаюсь его подарить.

– Да что же это такое?

– Можно сначала спросить? О вашей истории? Не о Брайсе. Вы кое-что упустили.

– Что именно?

– Вы все-таки решили подержать ребенка на руках?

Мэгги ответила не сразу. Ей вспомнились безумные минуты сразу после родов – облегчение и усталость, которые она вдруг ощутила, плач ребенка, врачи и медсестры, хлопочущие над ними обоими и точно знающие, что надо делать. Смутные образы, и не более.

– Нет, – наконец ответила она. – Врач спросил, хочу ли я, но я не смогла. Я боялась, что если соглашусь, то больше не отпущу никогда.

– И тогда вы поняли, что отдадите ему своего плюшевого мишку?

– Не уверена, – Мэгги попыталась воссоздать путь, по которому двигались ее мысли, но не сумела. – В то время это решение выглядело спонтанным, но теперь мне кажется, что я приняла его с самого начала.

– А новые родители не возражали?

– Не знаю. Помню, как подписала бумаги, попрощалась с тетей Линдой и Гвен, и вдруг осталась с мамой в палате. Потом все как в тумане, – она говорила правду, но разговор о ребенке пробудил мысли, которые она годами держала взаперти, и они потоком вернулись к ней. – Вы спрашивали, что я хотела бы на Рождество, – наконец продолжила она. – Пожалуй, я хотела бы знать, стоило ли так поступить. Правильное ли решение я приняла.

– Вы имеете в виду – насчет ребенка?

Мэгги кивнула.

– Отдавать ребенка на усыновление страшно, даже если это правильный поступок. Никогда не знаешь, как все повернется. Гадаешь, как приемные родители растят его, счастлив ли ребенок. Строишь предположения насчет мелочей – любимой еды или увлечений, не знаешь, унаследовал ли ребенок твои жесты, тики, темперамент. Подобные вопросы возникают во множестве, и сколько ни стараешься подавить их в себе, они порой до сих пор всплывают на поверхность. Например, когда видишь, как какой-нибудь малыш держит родителей за руки или замечаешь в ресторане за соседним столиком обедающую семью. Все, что мне оставалось, – гадать и надеяться.

– И вы никогда не пытались искать ответы?

– Нет. Несколько лет назад я подумывала внести свое имя в реестр усыновлений, но потом у меня обнаружили меланому, и я задумалась, а стоит ли, учитывая мой прогноз. Откровенно говоря, рак меняет всю жизнь. Но было бы отрадно узнать, как все сложилось. И если бы он захотел встретиться со мной, я определенно согласилась бы на эту встречу.

– Он?

– Представляете, у меня родился мальчик, – усмехнулась она. – Сюрприз, сюрприз! На УЗИ ошиблись.

– Не говоря уже о материнском чутье – вы были так уверены, – он придвинул к ней коробку. – Ну, смелее, откройте ее. По-моему, вам это нужнее, чем мне.

Заинтригованная, Мэгги с любопытством посмотрела на Марка, потом наконец потянула за ленту. Она сразу поддалась, незаклеенная бумага так же легко развернулась. Под ней обнаружилась обувная коробка, и когда Мэгги подняла крышку, все, что она смогла, – уставиться на содержимое и замереть. У нее перехватило дыхание, время замедлилось, изменило сам воздух вокруг нее.

Мех кофейного цвета свалялся и облез, на лапе появились еще одни Франкенштейновы стежки, а первые еще держались, как и пришитый глаз-пуговица. Написанное маркером имя в тусклом свете было почти неразличимым, но Мэгги узнала свой детский почерк, и сразу же волна воспоминаний окатила ее: она спит с мишкой в детстве, крепко обнимает ее, лежа в постели в Окракоуке, цепляется за нее и стонет во время схваток по дороге в больницу.

Это была именно Мэгги-мишка – не точная копия, не похожая игрушка, – и Мэгги, бережно вынимая ее из коробки, уловила знакомый запах, который, как ни странно, не изменился со временем. Она не верила своим глазам – Мэгги-мишка просто не могла очутиться здесь, ни в коем случае…

Она перевела взгляд на Марка, и ее лицо обмякло от потрясения. Множество вопросов возникли в один миг, затопили разум, а потом постепенно обретали ответы, пока Мэгги сознавала весь смысл сделанного им подарка. В этом году ему исполнилось двадцать три года, значит, родился он в 1996-м… Монастырь тети Линды находился где-то на Среднем Западе, где как раз и вырос Марк… С самого начала она замечала в нем нечто странно знакомое… И вот теперь держала в руках плюшевого мишку, которого отдала в больнице своему новорожденному ребенку.

Этого не могло быть.

И все-таки было, и когда Марк заулыбался, она ощутила, как ее губы в ответ складываются в дрожащую улыбку. Он протянул руку через стол, взял ее за пальцы, и выражение его лица стало нежным.

– Счастливого Рождества, мама.

Марк

Окракоук

Начало марта 2020 года

На пароме по пути в Окракоук я пытался представить, как страшно было Мэгги, когда она давным-давно в первый раз направлялась на остров. Даже я ощущал беспокойный трепет, пока приближался к неизведанному. Мэгги подробно рассказывала об отрезке пути за рулем от Морхед-Сити до Сидар-Айленда, где находился паромный причал, но ее описание не вполне передавало чувство отстраненности, которое охватило меня, пока я проезжал мимо редких и одиноких фермерских домов или отдельно стоящих трейлеров. Пейзаж ничем не напоминал Индиану. Несмотря на туман, здешний мир был пышным и зеленым, клочья испанского мха свисали с узловатых деревьев, искривленных под действием непрекращающихся ветров с побережья. Было холодно, раннее утро выбелило небо на горизонте, серые воды залива Памлико, казалось, возмущались попытками любого судна переправиться через них. Хотя рядом со мной сидела Абигейл, мне легко было понять, почему Мэгги называла себя «брошенной в глуши». Глядя, как растет на горизонте деревушка Окракоук, я думал, что она похожа на мираж, который вот-вот рассеется. Перед поездкой сюда я прочитал, что ураган «Дориан» в сентябре разрушил деревню и вызвал катастрофическое наводнение, и пока смотрел фотографии в новостях, размышлял, сколько же времени