Шрифт:
Закладка:
– Вы созванивались с Брайсом или писали ему?
– Нет. И он не звонил и не писал. А мне очень хотелось, причем каждый день. Но у нас был план, и всякий раз, когда я уже думала связаться с ним, я напоминала себе: ему будет лучше без меня. И что ему нужно сосредоточиться на себе, точно так же, как и мне. Однако тетя писала мне регулярно и время от времени сообщала крупицы сведений о Брайсе. От нее я узнала, что он стал иглскаутом, вовремя уехал на учебу, а через пару месяцев она упомянула в письме, что к ней в магазин заезжала мама Брайса – известить ее, что дела у него идут просто замечательно.
– А как шли дела у вас?
– Несмотря на возобновившееся общение с подругами, я все еще чувствовала странную отчужденность. Помню, после того как я получила водительские права, иногда после церкви брала на время машину и ездила по гаражным распродажам. Вероятно, из подростков Сиэтла только я одна рыскала по газетным объявлениям в поисках подержанных ценностей.
– И нашли что-нибудь?
– Вообще-то да, – кивнула она. – Нашла тридцатипятимиллиметровую «Лейку» – старее той, которой пользовался Брайс, но в идеальном рабочем состоянии. Я бросилась домой и стала умолять папу купить ее мне, обещая постепенно вернуть деньги. К моему удивлению, он согласился. Похоже, он лучше мамы понимал, в каком я отчаянии, какой лишней чувствую себя здесь. После этого я стала фотографировать, и это привело меня в равновесие. Когда начался учебный год, я в качестве фотографа вступила в команду, занятую подготовкой ежегодного школьного альбома, так что смогла снимать и в школе. Мэдисон и Джоди считали, что это глупости, но мне было совершенно все равно. Я часами пропадала в публичной библиотеке, листала журналы и книги по фотографии, как делала в Окракоуке. Почти наверняка папа считал, что это у меня пройдет, но по крайней мере, подбадривал меня, когда я показывала ему, что наснимала. Зато мама так и старалась всеми силами превратить меня в Морган.
– Ну и как, получалось?
– Нет. По сравнению с Окракоуком, мои оценки в последние два школьных года стали ужасными. И хотя Брайс научил меня заниматься, я просто не могла побороть в себе равнодушие, чтобы и дальше прилагать старания. Это, разумеется, и стало одной из причин, по которым я довольствовалась общественным колледжем.
– Были и другие?
– В этом общественном колледже нашлись курсы, которые действительно заинтересовали меня. Мне не хотелось продолжать учебу и первые два года тратить на общеобразовательную подготовку, изучая все то же, что и в старших классах. А общественный колледж предлагал курс по «Фотошопу», а также по фотосъемке в помещении и спортивной фотографии – их вел местный фотограф, – не говоря уже о нескольких курсах по веб-дизайну. Я не забыла слова Брайса о том, что Интернет станет очередным значительным явлением, поэтому считала, что мне следует его изучить. И как только я закончила все эти курсы, то взялась за работу.
– Вы жили дома все время, пока находились в Сиэтле? С родителями?
Мэгги кивнула.
– Платили за работу немного, так что у меня не было выбора. Но все складывалось не так уж скверно, хотя бы потому, что дома я проводила совсем немного времени. Я пропадала или в студии, или в фотолаборатории, или на месте съемок, и чем реже встречалась с мамой, тем лучше мы с ней ладили. Несмотря на то, что даже в этом случае она взяла себе за правило разъяснять мне: по ее мнению, я впустую трачу свою жизнь.
– А что насчет ваших отношений с Морган?
– К моему изумлению, ей действительно было интересно то, что произошло со мной в Окракоуке. Взяв с нее слово ничего не рассказывать родителям, я в конце концов выложила ей почти всю историю, и к концу первого лета мы с ней сблизились, как никогда прежде. Но с началом ее учебы в университете мы снова отдалились, потому что она редко бывала дома. После первого года учебы она пошла на летние курсы, в следующие годы летом работала в музыкальных лагерях. И, конечно, чем старше она становилась и чем лучше осваивалась в студенческой среде, тем яснее мы обе понимали, что на самом деле между нами нет ничего общего. Ее удивляло отсутствие у меня интереса к колледжу и озадачивала моя страсть к фотографии. В ее представлении это было все равно, что бросить учиться музыке в школе, чтобы стать музыкантом.
Марк откинулся на спинку своего стула и поднял бровь.
– А кто-нибудь догадался? Об истинной причине вашего отъезда в Окракоук?
– Вы не поверите, но нет. Мэдисон и Джоди ровным счетом ничего не заподозрили. Конечно, они заводили расспросы, но я отвечала туманно, и вскоре их прекратили. Нас видели вместе, никто не интересовался ситуацией настолько, чтобы подробно выяснять, почему я уезжала. Как и предсказывала тетя Линда, люди вокруг были поглощены своей жизнью, а не моей. Когда осенью начались занятия в школе, в первый день я нервничала, но все прошло совершенно обычно. Ко мне относились так же, как прежде, я ни разу не заметила, чтобы обо мне ходили слухи. Но, разумеется, весь год я бродила по школьным коридорам, чувствуя себя так, будто у меня с одноклассниками нет ничего общего, хоть и снимала их для альбома.
– А что в выпускном классе?
– Он был странным, – задумчиво произнесла Мэгги. – Поскольку никто не вспоминал о моем пребывании в Окракоуке, к тому времени оно и мне начало казаться сном. Тетя Линда и Брайс оставались реальными, как всегда, но были моменты, когда мне удавалось убедить себя, что я никогда не рожала. С годами это становилось все проще. Однажды лет десять назад парень, с которым я договорилась встретиться и выпить кофе, спросил, есть ли у меня дети, и я ответила, что нет. И не потому, что захотела соврать ему, – просто в тот момент я честно не помнила. Конечно же, я вспомнила почти сразу, но исправляться не было причин. Я не желала объяснять эту страницу моей жизни.
– А Брайс? Вы отправили ему открытку на Рождество? Вы о нем не упоминали.
Мэгги ответила не сразу. Перед тем, как встретиться
