– Как себя чувствуешь? Ты долго спала.

– Мне надо было отоспаться, – ответила я. – Врач приходил?

– Приходил, – подтвердила она. – Сказал, что у тебя все отлично. Завтра утром тебя выпишут.

– Мне придется остаться здесь еще на одну ночь?

– За тобой хотят понаблюдать еще как минимум сутки.

В окно за ее спиной вливался солнечный свет, обрисовывал ее фигуру, окружал голову, как золотистый нимб.

– Как ребенок?

– Замечательно, – ответила она. – Персонал здесь превосходный, ночь была тихой. Кажется, твой ребенок в детской палате сейчас единственный.

Я вдумалась в смысл ее слов, представила себе эту сцену, и у меня само собой вырвалось:

– Можно попросить тебя кое о чем?

– Конечно.

– Ты не могла бы отнести Мэгги-мишку в детскую? И сказать сестрам, что я хотела бы отдать ее ребенку? И пусть скажут новым родителям, хорошо?

Тетя знала, как много Мэгги-мишка значит для меня.

– Ты уверена?

– По-моему, ребенку она сейчас нужнее, чем мне.

Тетя ласково улыбнулась.

– Мне кажется, это замечательный и щедрый подарок.

Я протянула ей плюшевого медведя, она обняла его и потянулась к моей руке.

– Теперь ты совсем проснулась – может, поговорим об усыновлении? – Я кивнула, и она продолжала: – Ты ведь знаешь, что тебе предстоит официально отказаться от ребенка, и это означает оформление множества бумаг, разумеется. Я все проверила, как и Гвен, и как я уже говорила твоим родителям, мы много лет проработали с женщиной, которая организовала усыновление. Ты можешь либо поверить мне на слово, что все в порядке, либо, если хочешь, я могу подыскать тебе адвоката.

– Я верю тебе, – кивнула я. И я действительно ей верила. Кажется, тете Линде я доверяла, как никому другому.

– Важно, чтобы ты понимала: это закрытое усыновление. Ты ведь помнишь, что это значит, да?

– Что я не знаю, кто родители, правильно? И они не знают меня?

– Все верно. Я хочу убедиться, что ты по-прежнему согласна.

– Да, – подтвердила я. Если бы я узнала хоть что-нибудь, мысли об этом свели бы меня с ума. – А новые родители уже здесь?

– Я слышала, что они приехали сегодня утром, так что некоторое время нам придется уделить документам. И ты должна узнать еще кое-что.

– Что?

Она глубоко вздохнула.

– Твоя мама сейчас здесь, и она готовится завтра же увезти тебя домой. Врач от этого не в восторге, так как велика вероятность образования тромбов, но твоя мама упорствовала, пока не настояла на своем.

Я заморгала.

– Как она очутилась здесь так быстро?

– Нашла подходящий рейс вчера, прямо после моего звонка. Вообще-то в Нью-Берне она была еще вчера поздно ночью, до того, как ты родила. И утром заходила проведать тебя, но ты еще спала. Она ничего не ела, так что мы с Гвен сводили ее в кафетерий.

Поглощенная мыслями о маме, я не сразу осознала смысл всего, что услышала от тети.

– Постой… ты сказала, завтра я уезжаю?

– Да.

– То есть в Окракоук не вернусь?

– Увы, нет.

– А как же остальные мои вещи? И снимок, который Брайс подарил мне на Рождество?

– Я перешлю их тебе. Об этом можешь не беспокоиться.

Но…

– А Брайс? Я же не успела даже попрощаться. Ни с ним, ни с его мамой, ни с остальной семьей.

– Да, – пробормотала она. – Но мне кажется, тут уж ничего не поделаешь. Твоя мама все уже организовала, поэтому я и решила сообщить тебе сразу. Чтобы избавить тебя от неожиданности.

К глазам вновь подступили слезы – не такие, как предыдущей ночью, полные совсем других страха и боли.

– Я хочу снова увидеть его! – плакала я. – Не могу же я просто вот так взять и уехать!

– Понимаю, – в это слово тетя вложила весь груз своего сочувствия.

– Мы поссорились, – объяснила я, чувствуя, что у меня начинают дрожать губы. – То есть вроде как поссорились. Я объяснила ему, что не могу выйти за него замуж.

– Понимаю, – шепотом повторила она.

– Нет, ты не понимаешь. Я должна с ним увидеться! Ты не могла бы попробовать уговорить маму?

– Уже пробовала. Твои родители хотят, чтобы ты вернулась домой.

– Но я не хочу уезжать, – запротестовала я. О том, чтобы снова жить с родителями, а не с тетей, мне сейчас даже думать не хотелось.

– Родители любят тебя, – заверила она, пожав мне руку. – Точно так же, как люблю тебя я.

Вот только твою любовь я чувствую лучше, чем родительскую, хотелось мне ответить ей, но горло перехватило, и на этот раз я просто подавилась слезами. И моя милая, чудесная тетя Линда продолжала крепко обнимать меня, и я знала, что она не сразу разожмет объятия, даже после того как в палату войдет моя мама.

Манхэттен

2019 год

– С вами все хорошо? У вас встревоженный вид.

Мэгги посмотрела, как Марк ставит перед ней бокал с эгг-ногом.

– Я вспоминала следующее утро в больнице, – объяснила она и потянулась за бокалом, а Марк вернулся к своему месту. Когда он уселся, она рассказала ему, что случилось утром, отметив, как он встревожился.

– Так и получилось? Вы не вернулись в Окракоук?

– Не смогла.

– И Брайс не приехал в больницу? Неужели не успел на паром?

– Он наверняка думал, что я вернусь в Окракоук. Но даже если бы он догадался приехать в больницу, не представляю, каково было бы встретиться с ним в мамином присутствии. После отъезда тети и Гвен я была безутешна. Мама никак не могла понять, почему я все время плачу. Думала, что я уже раскаиваюсь в своем решении отдать ребенка на усыновление, и боялась, что я передумаю, хоть все бумаги уже подписаны. Поэтому твердила мне, что я поступаю правильно.

– А ваша тетя и Гвен уехали?

– Им надо было успеть на дневной паром, идущий обратно в Окракоук. После прощания с ними я совсем раскисла. Наконец маме это надоело. Она то и дело уходила вниз за кофе, а когда я поужинала, она вернулась в отель.

– И оставила вас одну? В таком состоянии?

– Это было лучше, чем видеть ее в палате, и, похоже, мы обе это понимали. Так или иначе, я наконец заснула, а следующее, что помню, как какая-то медсестра вывозит меня из больницы в инвалидном кресле, а мама подъезжает на взятой на прокат машине. В машине и в аэропорту мы с мамой почти не разговаривали, а в самолете, помню, я уставилась в окно, ощущая тот же ужас, как когда улетала из Сиэтла в Северную Каролину. Я не хотела уезжать. Мысленно я раз за разом перебирала все произошедшее. Даже дома я не могла не думать о Брайсе и Окракоуке. Некоторое время хоть какую-то радость доставляла мне Сэнди. Она понимала, что мне тяжело, и не отходила от меня. Приходила ко мне в комнату, следовала за мной по дому, но каждый раз при виде ее я, конечно, вспоминала Дейзи.

– И в школу вы не вернулись?

– Да. Это решение моих родителей и директора оказалось удачным. Оглядываясь назад, я понимаю, что была в депрессии. Я все