день, однако, в ту или иную церковь являлась траурная процессия. Составлявшие ее люди читали молитвы, прося Бога положить конец бедствию, сущность которого представлялась туманной. Как водится, страх становился причиной подмены понятий, и вот уже какой-нибудь священник пытался изгнать бесов с помощью средневекового обряда.

В соседних с Бюже регионах, однако, было не так тревожно. Край был эпицентром страха, который расходился лучами, ослабевая с расстоянием. В соседних странах, которые еще не испытывали опасений за собственную участь, царило спокойствие, а многие отдаленные государства и вовсе относились к сообщениям о сарванах как к газетным «уткам».

Невероятно, но в лагере скептиков и людей безучастных – хотя, будучи гостем Мирастеля, он и жил среди их антиподов – оказался и Максим. Его твердое здравомыслие моряка и солдата не позволяло ему признать сверхъестественное, а так как, похоже, только чем-то сверхъестественным можно было объяснить имеющиеся факты, он был близок к тому, чтобы начать отрицать уже и сами факты, во всяком случае в том виде, который им приписывали. Он был убежден, что все объяснится очень просто, когда разбойники потребуют выкуп, получат его и вернут похищенных целыми и невредимыми. По его мнению, единственными жертвами сарванов могли стать только невротики. Как ни пытался он всерьез проанализировать историю летающих людей и нелетающих орлов – этого перевернутого мира, этой сатурналии мироздания, – это ему никак не удавалось, вследствие чего в душе он полагал ее некоей театральной постановкой, фокусом иллюзиониста или каким-то обманом.

Несмотря на многочисленные предостережения, несмотря на беспокойство матери, Максим часто в одиночку уходил в горы и с натуры рисовал там акварели. Он говорил, что должен «набить руку» для того, чтобы снабдить цветными иллюстрациями трактат по ихтиологии. Он излучал необычайную самоуверенность и беззаботность и не упускал предлога, даже самого незначительного, чтобы улизнуть из замка. Когда возникала такая необходимость, он вызывался ездить за покупками и вместе с механиком отправлялся за провизией в большом белом автомобиле, который ему ужасно нравилось водить самому.

Во второй четверг июня Максим уехал в Белле – нужно было пополнить запасы карбида кальция. (Решено было вновь установить два прожектора; и теперь каждую ночь их двойной луч блуждал под коньком кровли в башне, которая походила на некую фантасмагорическую мельницу с причудливыми винтами и огнями.)

В Мирастель Максим Летелье возвращался уже в начавших сгущаться сумерках. По выезде из Сейзерьё – построенного на возвышенности, напротив замка и по другую сторону от заболоченной равнины – он вдруг пришел в восторг от красоты открывающегося вида.

Обширные пространства низин были окутаны туманом. Деревни, даже колокольни исчезли. Дымка, словно невесомый войлок, поднималась вплоть до линии небольших замков. Закат, этот король света и тьмы, великолепно обрисовывал контуры горы Коломбье, со всеми ее зубцами и ущельями. Восходящий мрак уже скрыл нижнюю часть гряды, но верхние скалы все еще рдели. Тяжелая туча висела над вершиной горы, похожая на кратер какого-то вулкана. Было в этом пейзаже нечто первозданное. Максиму казалось, что он вернулся на сто тысяч лет назад, когда вся эта равнина была дном моря, а горы извергали огонь… Луна справа от него поднялась над Шотанем, огромная и темно-красная, словно жаркое доисторическое солнце. И Максим думал о первобытных людях, сталкивавшихся со всеми ужасами этого так мало знакомого им мира, становившихся жертвами необъяснимых природных явлений, казавшихся им сверхъестественными, вследствие чего они, вероятно, жили и умирали с верой в чудесное.

Луна наносила на верхние слои тумана свои карминные мазки. Автомобиль спустился с холма и погрузился в дымку. Эта дымка была довольно густой. Максим заметил, что дорога исчезает уже метрах в десяти от капота. Он включил вторую передачу, миновал деревянный мостик, повернул налево и поехал вдоль невидимых теперь лугов Сейзерьё. После моста Тюильер ему пришлось еще больше сбросить скорость: извилистая дорога могла преподнести любой сюрприз.

В белесых сумерках едва вырисовывались неясные очертания рощиц. Над первыми болотистыми прогалинами неспешно поднимался пар.

Внезапно Максим резко ударил по тормозам и судорожно вцепился в руку механика:

– Смотрите! Что там такое?

Перед ними в густом тумане, совсем близко от земли, промелькнуло между группами деревьев нечто продолговатое – что-то вроде огромного веретена или воздушного шара, – живое и быстрое… Оно исчезло в дымке, которая словно раздвинулась перед ним, а затем снова сомкнулась, клубясь и завихряясь.

– Вы видели? – изумленно спросил Максим.

– Да, мсье. Здоровенный шар! А какая скорость! Километров девяносто, не меньше!

– Наверняка… Ха! Вот нам и открылась правда! – воскликнул молодой человек, постепенно прибавляя газу. – Так я и знал!

– Ах, мсье Максим, это, возможно, и не те вовсе, что похитили мадемуазель…

– Как!.. Так вы не видели?.. Не заметили ничего особенного?

– Нет, мсье Максим.

– Но корзина-то… корзина… У этого шара не было корзины!

– Мсье Максим полагает…

– Еще бы мне не полагать!

– Не видел. Эта штуковина так быстро двигалась…

– И ничего не слышали?.. Я тоже. Впрочем, учитывая, как громыхал и сотрясался наш двигатель…

– Да уж! Мсье Максим запустил его на полную мощность, когда переключал передачу… Ну вот мы и выбрались из тумана… Наконец-то!

Действительно, автомобиль уже поднимался по дорожке, ведущей к Мирастелю, и вскоре Максим смог обозреть окрестности с высоты замка.

Окутанное туманом пространство казалось совершенно неподвижным. На вихревой след, какой остается после проходящего судна, ничто даже не намекало. Высокая ущербная и бледная луна теперь касалась земли перламутровыми пластинами света. В небе парили разве что летучие мыши. Нигде в пределах видимости не было видно воздушного шара. Таинственный летательный аппарат, похоже обходившийся без экипажа, или же дирижабль-призрак, вероятно, продолжал скрываться где-то в тумане, тянувшемся в необозримые дали.

Въехав в ворота Мирастеля, Максим остановил автомобиль на заднем дворе.

К своему немалому удивлению, он увидел там родителей и прислугу – все они толпились вокруг легкой, со складывающейся крышей и объемистым коробом, конной повозки, владелец которой что-то оживленно рассказывал. Максим узнал в нем Филибера, концессионера, заведовавшего рыбной ловлей на озере Бурже. (Каждый четверг этот человек объезжал окрестные замки, развозя пятничную рыбу; именно он поставлял океанографу-ихтиологу все необходимое для его опытов и зарисовок.)

Итак, Филибер разглагольствовал. И Максим заметил, с каким серьезным и внимательным видом слушают его Робер Коллен и господин Летелье, тогда как на возвращение автомобиля никто даже не обратил внимания.

Посоветовав механику хранить молчание относительно дирижабля, сын главы семьи, подойдя к рыбаку, попросил того повторить свою историю с самого начала.

История эта была отнюдь не обычной и произошла в тот же день.

Дом Филибера стоит на берегу озера, неподалеку от Конжюкса. Около пяти утра он вышел, чтобы