не больше. И еще восемь с моей стороны острова. Итого двенадцать, плюс шесть-семь человек на катере. Против нас по-прежнему двадцать ружей, Чабби.

– Это серьезный перевес, Гарри.

– Так давай над этим поработаем, Чабби.

– Давай, Гарри.

Из трех автоматов я выбрал самый новый и наименее исцарапанный, проверил его, взвел, добавил к вооружению пять полных магазинов, а остальные стволы сунул под плоскую каменную плиту.

Мы по очереди приложились к бутылке с водой, а потом осторожно двинулись вдоль хребта к опустевшему лагерю, стараясь не отсвечивать на фоне неба, – впереди я, следом Чабби.

С места, где я впервые заметил подходившую к бухте «Мандрагору», мы обвели глазами всю северную часть острова.

Как и предполагалось, Мэнни и Сулейман Дада забрали своих людей на катер, к которому были теперь пришвартованы и вельбот, и моторная лодка. На палубе кипела малопонятная деятельность, и, глядя на суматошные фигуры, я представлял себе, как в главной каюте вспышки чудовищного гнева чередуются со сценами свирепых наказаний.

Как видно, Сулейман Дада и его новый протеже обрушивали страшную месть на головы своих и без того потрепанных и деморализованных солдат.

– Пойду в лагерь, Чабби. Посмотрю, что нам оставили. – Я протянул ему бинокль. – Ты здесь постой, постереги меня. Сигнал тревоги – три выстрела подряд.

– Ладно, Гарри, – согласился он.

Я встал, но тут на катере случился новый всплеск лихорадочной активности. Забрав у Чабби бинокль, я смотрел, как Сулейман Дада выходит из каюты и совершает утомительное восхождение на открытый мостик. В белом кителе, усыпанном сверкавшими на солнце медалями, в сопровождении свиты помощников, он напоминал жирную королеву термитов, которую работники переносят из старой камеры в новую.

Наконец перемещение состоялось, после чего Сулейману передали мегафон. Встав лицом к берегу, Дада поднес матюгальник ко рту, и сквозь мощные линзы я видел, как губы его зашевелились. Секундой позже до нас долетел звук – чистый, ясный, усиленный электронным устройством и подстегнутый ветром.

– Гарри Флетчер, хочу верить, что вы меня слышите. – Усиление придавало низкому, богатому на интонации голосу скрипучий оттенок. – Сегодня вечером состоится спектакль, призванный убедить вас в необходимости сотрудничать. Прошу находиться там, откуда видно мой катер. Вы найдете это представление завораживающим. Ровно в девять, на кормовой палубе. Это деловая встреча, Гарри. Не пропустите ее.

Он передал мегафон одному из офицеров и спустился с мостика.

– С Шерри что-то сделают, – пробормотал с безутешным видом Чабби и погладил автомат.

– В девять все узнаем.

Я смотрел, как офицер с мегафоном спускается в моторную лодку. Та пошла вдоль берега и каждые полмили останавливалась у безмолвных, поросших пальмами берегов, чтобы повторить приглашение Сулеймана Дады, – так сильно он хотел до меня докричаться.

– Ладно, Чабби. – Я взглянул на часы. – Времени еще предостаточно. Прикрой меня.

Лагерь разграбили. Утащили почти все ценное снаряжение и припасы, а что не унесли, разбили и разбросали по пещерам – но кое-что все же проглядели.

Я нашел пять канистр с горючим и спрятал их вместе с другими вещами, которые могли нам пригодиться. Затем потихоньку спо́лзал в рощу и с облегчением узнал, что тайник с камнями, тигриной головой и другими запасами остался нетронутым.

Прихватив пятигаллонную канистру питьевой воды и три жестянки с маринованной солониной и овощной смесью, я забрался на хребет, где меня ждал Чабби. Мы утолили голод и жажду, а потом я сказал:

– Поспи, если сможешь. Ночь будет долгая и непростая.

Он хмыкнул, свернулся в траве, словно огромный бурый медведь, и вскоре размеренно захрапел.

Я вдумчиво выкурил три чируты, но первое гениальное озарение пришло лишь на закате: такое чарующе простое и понятное, что я тут же усомнился в его верности и стал изучать свою мысль со всевозможных сторон.

К тому времени как идея прошла проверку, ветер стих и совсем стемнело, а я все сидел, думал и удовлетворенно кивал.

Патрульный катер сиял. Во всех иллюминаторах горел свет, а кормовую палубу заливали белым огнем два прожектора, и она походила на пустую сцену.

Я разбудил Чабби, мы снова поели, попили, а потом я сказал:

– Пошли на берег. Оттуда лучше видно.

– А вдруг это ловушка? – угрюмо осведомился Чабби.

– Вряд ли. Все на борту, и они действуют с позиции силы. Шерри-то у них. Им не надо ничего придумывать.

– Друг, если они ее хоть пальцем тронут… – Не договорив, он встал. – Ладно, пойдем.

Мы взвели курки и с пальцами на спусковых крючках пробрались сквозь рощу. Вокруг было тихо и безлюдно.

Мы остановились у выхода на пляж, в каких-то двух сотнях ярдов от катера. Я прислонился к пальме и навел на него бинокль. Как на ладони. Я даже прочел надпись на сигаретной пачке в руках у одного из часовых, когда тот достал ее, чтобы закурить.

Какое бы шоу ни готовил Сулейман Дада, мы заняли места в первом ряду, и от предчувствия грядущей жути по телу моему прогулялся ледяной ветерок.

Я опустил бинокль и шепнул Чабби:

– Давай-ка поменяемся оружием.

Он передал мне длинноствольный «ФН» и забрал автомат Калашникова.

Чтобы контролировать палубу, мне требовалась точность «бельгийца». Разумеется, я не стану ничего предпринимать, пока Шерри не тронут. Но если ей причинят вред, я сделаю так, чтобы она не страдала в одиночку.

Я присел на корточки у пальмы, настроил планку автомата и аккуратно прицелился в голову часового. Убедился, что со своей позиции могу пустить пулю ему в висок, положил автомат на колени и стал ждать.

В ушах звенели болотные москиты, но мы с Чабби не обращали на них внимания и сидели тихо. Нервы просили курева, но с этой радостью пришлось повременить.

Время тянулось еле-еле. На меня нахлынули новые страхи, от которых ожидание стало казаться бесконечным, но за несколько минут до обещанного часа на палубе катера возобновилась суматоха. Люди Сулеймана Дады вновь помогли ему подняться по трапу, где он расположился у релинга лицом к кормовой палубе – весь потный, с мокрыми пятнами на спине и под мышками белого форменного кителя. Наверное, скрашивал ожидание, то и дело прикладываясь к бутылке виски – не исключено, что из моих пещерных запасов.

Он перешучивался со своими людьми, и от смеха его необъятный живот радостно подпрыгивал, а окружающие раболепно подхихикивали. Звуки всеобщего веселья разносились над водой до самого берега.

Вслед за Сулейманом на мостик поднялись Мэнни Резник и его белобрысая подружка. В дорогой одежде неофициального покроя холеный Мэнни стоял чуть поодаль от остальных, и я не заметил интереса на его надменном лице. Он напоминал взрослого на детском утреннике: человека,