Парень хотел было крикнуть, но не издал ни звука: в полном соответствии с моим замыслом лезвие перерубило голосовые связки. Он медленно опустился на колени и замер передо мной с молитвенным видом, свесив руки по бокам и бросив автомат на ремешке.

Бесконечно долгую секунду мы смотрели друг на друга. Затем он вздрогнул, залился хлынувшей из носа и рта густой пузырящейся кровью и упал лицом вниз.

Я склонился к нему, перевернул на спину, высвободил нож из цепких объятий мягкой плоти и вытер лезвие о рукав матросской куртки.

Не теряя времени, забрал оружие, снял пояс с запасными магазинами и, не разгибаясь, отволок труп в протоку, где наступил ему коленом на грудь, чтобы тот поскорее утонул в клейкой грязи. Лицо его медленно, словно в топленом шоколаде, скрылось в густом месиве, а когда он полностью исчез, я нацепил трофейный патронташ, подхватил автомат и скользнул в брешь, проделанную мной в шеренге загонщиков.

Потом бросился бежать, по-прежнему согнувшись и не пренебрегая ни единым укрытием, а по пути проверил, как обстоят дела с рожком АК. Я был знаком с этим оружием – стрелял из него в Биафре – и сразу увидел, что магазин полон, а в патроннике имеется патрон, после чего закинул ремешок на плечо и взял автомат на изготовку у правого бедра.

Вернувшись ярдов на пятьсот, я укрылся за пальмовым стволом и прислушался. Судя по всему, охотники забрели в болото и силились понять, что делать дальше. До меня доносились крики вперемежку с резкими трелями свистка. Как на финале Кубка европейских чемпионов, усмехнулся я, но усмешка вышла невеселой, потому что меня подташнивало от воспоминаний о человеке, которого я только что убил.

Убедившись, что нахожусь в тылу врага, я развернулся и побежал через остров к южной вершине, где у нас с Чабби планировалось рандеву. На склоне за пальмами растительность стала гуще, и под сенью этого укрытия я сумел набрать приличную скорость.

На полпути к месту встречи я оторопело вздрогнул, заслышав новые выстрелы: сперва хлестко защелкал мой «бельгиец», а в ответ ураганной россыпью взорвался «калашников».

Судя по громкости и продолжительности очередей, оба стрелка опустошили магазины. Повисла тяжелая тишина.

Несмотря на мои предостережения, Чабби полез в драку. Я и огорчился, и разозлился, но в первую очередь встревожился, ведь друг мой, по всей очевидности, попал в беду. В одном я был уверен: куда бы Чабби ни целился, он непременно промазал.

С рыси я перешел на галоп, поднялся выше и свернул к тому месту, откуда донеслись выстрелы. За кустарником обнаружилась узкая заросшая тропинка, ведущая именно туда, куда мне было надо, и я помчался еще быстрее, а на вершине едва не угодил в объятия парня в матросской форме – тот со всех ног бежал мне навстречу.

За ним обнаружилась вереница из пяти его товарищей, и все неслись сломя голову. В тридцати ярдах я заметил еще одного: этот потерял оружие, и его форменная куртка промокла от свежей крови.

На всех лицах читалось выражение панического ужаса, и матросы драпали так, словно на пятки им наступали все демоны ада.

Я тут же понял, что смотрю на выживших в столкновении с Чабби Эндрюсом. Похоже, встреча с моим другом сказалась на их боевом духе самым негативным образом: они мчались во весь опор, стремясь укрыться в безопасном месте. Я подумал, что Чабби, как по волшебству, превратился в отменного стрелка, и мысленно извинился перед ним.

Поглощенные бегством от дьявола за спиной, матросы не сразу заметили меня, и этой секунды мне хватило, чтобы снять оружие с предохранителя и встать в стрелковую стойку – ноги врозь, колени согнуты.

Автомат забился у меня в руках, и я описал дулом короткую дугу на уровне матросских коленей. С такой скорострельностью, как у АК, надо метить в ноги и рассчитывать, что три-четыре пули попадут в корпус, когда человек начнет падать. К тому же у «калашникова» короткий ствол, и из-за отдачи его сильно задирает.

Отброшенные друг на друга безоболочечными пулями тяжелого калибра, матросы слиплись в кричащую массу, завалились на землю, а я, досчитав до четырех, снял палец со спускового крючка и, метнувшись с тропинки в густые заросли кустарника, исчез за зеленой стеной, вильнув в сторону.

Позади открыли огонь из автомата. Очередь прошила густую растительность, но стрелок не угадал с направлением: все пули легли далеко от меня, а я снова перешел на быструю рысь, прикидывая, что в результате моего внезапного нападения матросы потеряли пару-тройку убитыми и одного-двух ранеными.

Это окончательно подорвет их боевой дух – особенно после встречи с Чабби, – а когда они вернутся на патрульный катер, силы зла потратят немало времени на жаркие споры, прежде чем опять сунутся на остров. Победа во втором раунде определенно осталась за нами, но Шерри Норт по-прежнему у них, а это серьезнейший козырь. Имея его на руках, Мэнни Резник и Сулейман Дада способны диктовать правила игры.

Непобедимый Чабби дожидался меня на камнях у вершины.

– Гарри, где тебя черти носили? – проворчал он. – Все утро здесь просидел.

Он уже забрал из расщелины мой рюкзак, и тот лежал у его ног в компании двух трофейных автоматов и ремней с магазинами.

Я понял, насколько сильно хочу пить, лишь когда Чабби протянул мне бутылку. Хлорированная вода показалась мне вкуснее «Вдовы Клико», но я ограничился тремя глотками.

– Ты уж извини, Гарри, что я попытал счастья. Просто не утерпел. Они стояли кучно и на самом виду, словно вышли на пикник воскресной школы. Не сдержался, вот и пальнул от души. Двоих уронил, а остальные разбежались, как куры. По пути еще и стреляли, кто куда, но все больше в воздух.

– Ага, – кивнул я, – встретил их, когда перебирались через вершину.

– Я слышал стрельбу. Уж думал идти тебя искать.

Я уселся рядом с ним на камень, порылся в рюкзаке и нашел коробку с чирутами. Мы закурили по одной и какое-то время сидели в блаженном молчании, а потом Чабби все испортил:

– Что сказать, мы им хвосты-то понакрутили. Вряд ли вернутся за добавкой. Но мисс Шерри все еще у них, а пока это так, они выигрывают.

– Сколько их было, Чабби?

– Десять. – Сплюнув табачную крошку, он проинспектировал тлеющий кончик чируты. – Но двоих я завалил. А еще одного вроде бы подранил.

– Верно, – согласился я. – На вершине было семеро. Я тоже не растерялся, так что теперь их четверо,