и липкое, а содержимое ящика прикрывала волокнистая коричневая ткань – хлопчатобумажная, она превратилась в мокрый кирпич, и я пришел к выводу, что в качестве наполнителя пользовались дешевой туземной одеждой или рулонами тряпок.

Собирался продолжить исследования, но обнаружилось, что меня оттеснили во второй ряд и теперь я выглядываю из-за плеча Шерри Норт.

– Позволь-ка, – сказала она, – а то, не ровен час, что-нибудь сломаешь.

– Эй! – возмутился я.

– Лучше налей себе еще виски, – предложила она умиротворяющим тоном, вынимая из сейфа прослойки мокрой ткани.

Я же решил, что в ее совете имеется здравое зерно, поэтому вновь наполнил кружку, а Шерри тем временем докопалась до перевязанных бечевкой тряпичных свертков.

Веревочка рассыпалась при первом же касании, а сверток развалился у Шерри в руках. Сложив ладони лодочкой, она выскребла из ящика гнилую массу и выложила ее на расстеленный рядом кусок брезента. В остатках свертка обнаружилось множество твердых вкраплений – от маленьких, чуть больше спичечной головки, до крупных, размером со спелую виноградину, – и каждый был завернут в истлевший клочок бумаги.

Шерри взяла бугорчатый предмет, большим и указательным пальцами стерла бумажные остатки, и перед нами предстал сияющий голубой камень – крупный, квадратный, с полированной гранью.

– Сапфир? – предположила Шерри.

Я забрал у нее камень, повертел под фонарем – тусклый, без блеска – и возразил:

– Нет. Скорее, лазурит. – (Оставшийся на камне бумажный фрагмент слегка посинел от краски.) – А это, наверное, чернила. – Я стер бумагу пальцем. – Полковник Роджер хотя бы потрудился обозначить камни. Наверное, завернул каждый в листок с номером, соответствующим пометке на чертеже трона, чтобы позже вставить на место.

– Теперь это безнадежная затея, – сказала Шерри.

– Ну не знаю, – усомнился я, – работа огромная, это факт, но подобрать камни к гнездам все-таки можно.

У нас имелся рулон полиэтиленовых пакетов, и я отправил Анджело на его поиски. После этого мы, открывая сверток, стирали с камней поверхностную грязь и складывали каждую партию в отдельный пакет.

Работали медленно, хоть и все вместе; битых два часа наполняли десятки пакетов тысячами полудрагоценных камней: лазурит, берилл, тигровый глаз, гранат, вердит, аметист и полдесятка других разновидностей, которые я не смог идентифицировать. Видно было, что каждый камень любовно огранен и безукоризненно отполирован под собственную нишу в золотом троне.

По-настоящему ценные камни хранились на самом дне сундука. Очевидно, старый полковник отобрал и упаковал их первыми.

Я сложил изумруды в прозрачный пакет, поднес его к фонарю, и камни взорвались светом зеленых звезд.

Все зачарованно смотрели, как я медленно поворачиваю пакет в жгучем луче белого света.

Наконец я отложил его в сторону, а Шерри снова нырнула в ящик. Мгновением позже она извлекла из него небольшой сверток. Стряхнула довольно толстый слой упаковки и представила нашим взорам единственный камень.

На ладони у нее лежал Великий Могол – бриллиант размером с яйцо курицы-молодки в огранке «кушон», – в точности соответствующий стародавнему описанию Жана-Батиста Тавернье.

Все рассортированные нами блистательные сокровища никоим образом не затмевали великолепия последнего камня – так же как звезды небесного свода не способны затмить восходящее солнце, – и прочие драгоценности померкли в блеске и сиянии огромного бриллианта.

Шерри повернулась к Анджело, осторожно протянула ему ладонь с камнем – мол, возьми, полюбуйся, – но тот поспешно спрятал руки за спину, не отводя от бриллианта глаз, пылавших суеверным благоговением.

Шерри предложила камень Чабби, но тот мрачно произнес:

– Отдайте мистеру Гарри. Думаю, он заслужил эту честь.

Я взял у нее камень и даже удивился, что неземной огонь столь холоден на ощупь. Встал, приблизился к тигриной голове, гневно скалившей зубы в ровном свете фонарей, и вложил бриллиант в пустую глазницу.

Он вошел идеально. Я взял нож и закрыл золотые держатели – те, что старый полковник отогнул, наверное, штыком век с четвертью тому назад.

Отступив, я услышал изумленные вздохи. Стоило бриллианту заполнить глазницу, и золотой зверь ожил. Теперь он величаво обозревал нас, и казалось, что пещера вот-вот содрогнется от свирепого рыка.

Я вернулся, присел на место в кругу у ржавого сундука, и все мы уставились на голову золотого тигра, словно идолопоклонники во время языческого обряда, трепетно склонившиеся пред своим чудовищным божком.

– Чабби, друг мой любимый и любезный, имя твое займет первую строчку в книге милосердия, если передашь мне вон ту бутылку, – попросил я, и чары как рукой сняло.

Все вдруг обрели голос и заговорили, перекрикивая друг друга. Уже скоро мне пришлось отправить Шерри за очередной бутылкой, чтобы каждый промочил пересохшее горло.

Вечер закончили в существенном подпитии, и даже Шерри Норт пришлось опираться на меня, когда мы наконец отправились в дождливый и на удивление извилистый путь к своей пещере.

– Ты, Флетчер, меня плохому учишь. – Она споткнулась и едва не уронила меня в лужу. – Я впервые в жизни так надралась.

– Не унывай, дорогая моя женщина. В самом скором будущем я продолжу учить тебя плохому.

Проснулся я до рассвета. Встал с постели, стараясь не потревожить Шерри, – та легко и ровно дышала во сне. Чтобы защититься от прохлады, натянул шорты и шерстяной свитер.

За пределами пещеры западный ветер разбил облачную гряду, дождь перестал, в полосках ясного неба проступили звезды, и мне хватило света, чтобы свериться с люминесцентным циферблатом часов. Начало четвертого.

Разыскивая любимую пальму, я заметил, что мы забыли погасить фонарь в складской пещере. Доделал свои дела и направился к освещенному входу.

Открытый сундук и бесценная золотая голова с мерцающим глазом стояли на прежнем месте – и меня обуял страх. Любой сквалыга трясется над своим добром, и я вдруг понял, сколь уязвимо мое богатство.

«…Где воры подкапывают и крадут…»[14] В тот момент мне казалось, что по всему острову рыщут воровские шайки.

Надо все спрятать. Завтра будет поздно. Несмотря на головную боль и глубокий привкус перегара, я должен сделать все прямо сейчас – но без помощи не обойтись.

Чабби откликнулся на первый же негромкий зов у входа в его пещеру. Вышел под звезды во всем пижамном великолепии – сна ни в одном глазу, словно вчера не пил ничего крепче материнского молока.

Я рассказал ему о своих опасениях и дурных предчувствиях. Он утвердительно хмыкнул, и мы проследовали к складской пещере. Пакеты с камнями побросали обратно в железный сундук, и я зафиксировал крышку обрезком нейлонового линя. Золотую голову бережно укутали в зеленое брезентовое полотно, перенесли оба груза в пальмовую рощу и вернулись за лопатами и газовым фонарем.

При ровном белом свете, работая бок о бок, мы выкопали в