Я смотрела, как уезжает автобус с московскими номерами и счастливыми детьми, которых дома ждут оладьи со сметаной и клубничным вареньем. И мамы…

Я побрела по улице, не зная куда, просто вперед. Увидела открытый подъезд старого трехэтажного дома и зашла туда, поднялась наверх, нашла закуток и села на пол. На мое счастье до самого утра никто не вышел из двух квартир, которые были на третьем этаже. Рано утром я проснулась, услышала, как где-то внизу лает собака, спустилась и подошла к хозяину собаки. Я сказала, что я отстала от своего автобуса, что я из московской школы, назвала ее номер и даже фамилию директора. Я еще ночью думала, что если бы я не растерялась и не мямлила, меня бы пустили в автобус. Но я струсила и растерялась, поэтому меня выгнали. Если я хочу добраться до дома, я должна действовать решительно. Не знаю, поверил ли мне этот мужчина, но он дал мне недоеденный пакет с сухариками и рассказал, как найти автобусную станцию, но предупредил, что автобус в Москву ходит два раза в неделю.

Я не надеялась, что мне повезет. Но мне повезло. Автобус на Москву шел через этот поселок именно сегодня, утром. Оставалось уговорить водителя меня взять. Я приготовила длинную речь, хотела всё объяснить – и про свою семью, и про моего младенца, и, если нужно, сказать адрес школы и мой собственный. Время тянулось очень долго, автобус никак не приезжал. Вместе со мной его ждали на остановке три человека. Наконец появился автобус, на котором было написано «Саранск – Москва». Он остановился на минуту. Я вошла вместе со всеми. Водитель сам проверял билеты. Я начала говорить, всё, что заготовила, сбилась, начала не с того, сначала сказала адрес своей школы. Он не дослушал, толкнул меня к выходу, вниз, со ступенек, и сказал: «Надоели как! Что вам дома не сидится!» Я хотела залезть снова, но он закрыл дверь. И я осталась на остановке вместе с одной из женщин, которая провожала девушку, похоже, свою дочку. Она помахала дочке, вздохнув, пошла по дороге. Прошла несколько шагов, остановилась, обернулась.

– Что у тебя произошло? Куда ты хочешь поехать? Зачем?

Я хотела сказать, что мне нужно в далекую теплую страну. И домой. И что я очень устала. И не знаю, что мне делать. И что мне очень горько и одиноко. Но я ничего не сказала. Просто молчала. Всё равно никто не поверит. Женщина тоже молчала, разглядывая меня, задержалась взглядом на остатке батона, не поместившемся полностью в карман и выглядывавшем из него. Потом сказала:

– Если у тебя есть дом – иди домой!

Я пожала плечами. Наверное, есть. Я не знаю, ждут ли меня там. И не знаю, как до него добраться. Женщина опять вздохнула и ушла.

Мама часто говорит, что у каждого из нас есть ангел-хранитель. А папа добавляет, что иногда ему приходится так сильно махать крыльями, чтобы спасти нас, что потом его годами не видно – отдыхает. Думаю, в этот день ко мне не прилетел мой ангел-хранитель, потому что он отдыхал от работы, он же спас меня от доброго Игоря и той страшной женщины, которая просила меня показать зубы и задирала зачем-то мне свитер. Сколько теперь он будет отдыхать, неизвестно. И прилетит ли когда-нибудь еще. Или я ему надоела, как водителю автобуса надоели безбилетники, которые хотят убежать отсюда и из других поселков и городов в Москву. Из деревни Васильевское уже все убежали, там больше никого не осталось.

Недавно на английском мы смотрели фильм о том, как юноша, потерявший работу, стал петь на улице и заработал себе и на дом, и на машину. Еще он нашел собаку, верных друзей и красивую добрую девушку, которая стала с ним жить в красивом белом доме. Может быть, и мне попробовать петь или хотя бы читать стихи? Я помню монолог Герды и знаю много стихов… Могу рассказывать сказки… Мне надо заработать на билет.

Я нашла колонку с водой, тщательно умылась, постаралась аккуратно пригладить волосы, смыть до конца запекшуюся кровь с руки и грязь с ботинок. Я уже поняла, что люди меня сторонятся, потому что я плохо выгляжу. Хлеба у меня немного, его надо беречь, не потерять из кармана. Вода в этой колонке отдавала тиной, и я пить ее не стала. Тина… Мама часто спрашивает, почему я не люблю свое имя. Как можно любить такое имя? Я слышала, что папа много раз подбивал маму поменять мое имя, потому что я его не люблю – и большое, и маленькое не люблю. Но маму трудно переубедить. Мне никогда не удавалось. И никому не удавалось.

Я встала у двухэтажного здания, на котором было много вывесок, что-то вроде местного торгового центра. Я подумала, что это самое людное место в городе. Сюда подъезжали машины и шли люди, хотя было еще довольно раннее утро.

Я положила перед собой пустой пакет, который нашла на улице, кто-то бросил его мимо мусорки. И начала читать все стихи, которые я знаю. Поскольку никто не останавливался, даже как будто и не обращал на меня внимания, я стала читать погромче. Одна женщина, проходя мимо, сказала: «О господи!» – и положила в пакет банан. Ну и ладно. Я быстро его съела и стала читать дальше. Когда-то, в другой жизни, Валерий Викторович устраивал нам иногда соревнования на «выживание», как он говорил. Мы по очереди читали стихи, и «выживал» тот, кто знал больше стихов. Ерунду читать он не разрешал, если кто-то придумывал на ходу, тот сразу выбывал. Я часто побеждала, потому что читала еще и молитвы, он разрешал, ведь молитвы – это белые стихи, только не простые, а духовные. Я и сейчас читала попеременно Пушкина, Лермонтова, еще несколько стихотворений, которые я хорошо знала, и духовные стихи. Ко мне подошел мужчина, среднего возраста, неприметно одетый, послушал меня, улыбаясь, потом наклонился поближе и спросил:

– Ты чья? Кто тебя сюда поставил?

На его лице была всё та же улыбка, но мне не показалось, что у него хорошее настроение.

Я промолчала. Тогда он взял пустой пакет, в котором за два часа появилась монетка в десять копеек, смял его и бросил за спину, вместе с монеткой, которую положила туда какая-то старушка.

– Вон пошла отсюда, – сказал он довольно негромко, но очень зло. – Встанешь где-то в другом месте, ноги вырву.

Таисья