– В мудростях высоких политик разбираться – не казачьего ума дело! Наша забота – своего не упустить и по возможности грамотку с привилеями у Барабаша выудить… – Тут Хмельницкий склонился к отцу и сказал ему негромко, но так ясно, что слышно было каждое слово: – Я недавно был в Варшаве по одному личному делу, встречался с самим канцлером Оссолинским. Он мне обещал в скором времени прислать шесть тысяч талеров на строительство чаек и обзаведение оружием… Правда, тоже строго предупредил, чтобы об этом ни комиссар, ни гетман Потоцкий не пронюхали. Я, само собой разумеется, заверил канцлера, что тайну сохраню… Так что оружие у нас будет!

– Ну и куда, пан-брат сотник, мы с тем оружием двинем? – вперил в Хмельницкого батька свой захмелевший и оттого слегка помутнённый взор.

– Это – главный вопрос, брат Остап! Вот получим гроши, оружие закупим, а там ужо поглядим, супротив кого его поворотить! – Хмельницкий, напротив, как будто враз протрезвев, окинул застолье пытливым взором и приказал Тимошу, сидевшему напротив:

– А ну-ка, сынку, бери Юрася и Мыколу и ступай с ним в сад, пусть там хлопчики показакуют… А мы тем временем с дядькой Остапом ещё погуторим…

Тимош, который за время трапезы так и не притронулся к еде и не проронил ни слова, поднялся, поклонился Хмельницкому и моему батьке и повёл нас с Юрасем в сад.

Сад у Хмельницких был такой же большой и такой же запущенный, как их дом. Но в отличие от других садов, которые я видел по дороге в Чигирин, его не тронули саранча и пауки, он вовсю зеленел, зарос в углах огромными лопухами и крапивой выше моего роста… Не зря дядька Василь Костырка рассказывал мне, что Хмельницкие, и Богдан, и его батька Михаил, происходят из рода характерников – колдунов, которые и хвыли-травы заговаривают, чтобы на них следа от копыт не оставалось, и хмари небесные взором разгоняют, и ветром буйным управлять умеют… Выходит, что их и саранча боится! Иначе как объяснить, что все сады вокруг объела, а их стороной обошла?

Тимош дал нам с Юрасем детские луки и стрелы со слегка затупленными наконечниками и так же молча удалился.

– А я читать умею, – похвастался Юрась, когда его брат ушёл. – А ты грамоту знаешь?

– Нет, но скоро научусь, – зачем-то соврал я. Помолчав немного, спросил у Юрася: – А тебя кто читать научил? Батька?

– Нет, моему батьке всегда некогда. Это пани Хелена. Она у нас жила, ещё когда мама жива была. А когда мама умерла, она мне и сёстрам вместо матери стала.

Я заметил, что при упоминании о матери слезинки навернулись у него на глазах.

«Ну, вылитая дивчинка!» – и, боясь, что он окончательно раскиснет, я спросил:

– А почему твой брат Тимош такой сердитый? Молчит, ходит хмурый, как будто сердится…

Юрась посмотрел в сторону дома, куда ушёл Тимош, и тихо сказал:

– Он не сердитый. Он хороший. Болеет только…

– Как это болеет? С виду вроде и не хворый…

– Его один злой пан приказал высечь! Кнутом…

Я возмутился:

– Какой это пан может казака и сына сотника высечь?

– Подстароста местный, зовут его Чаплинский… Тимош хотел ему помешать хутор наш в Суботове отнять и пани Хелену со двора увести…Только у Чаплинского с собой много жолнеров и гайдуков было…

– А что же дядька Богдан за Тимоша не вступился? Ведь говорят, что ему пули как вареники: он их ковтает да сплёвывает, а ещё кровь из ран умеет словом останавливать…

Щёки у Юрася зарозовели. Про колдовские способности отца – не бояться пуль и заговаривать раны – он промолчал, а вот по поводу случая с Тимошем растолковал:

– Батьки тогда дома не было… Если бы он был, Чаплинский побоялся бы даже к хутору нашему приблизиться!

Слова Юрася живо напомнили мне всё, что я слышал про панские несправедливости от своего батьки и от дядьки Василя, пришёл мне на ум и недавний случай у деревенской церкви, куда не пускал крестьян панский арендатор…

А Юрась продолжал:

– Батька, когда вернулся, тут же кинулся искать этого подлого пана. Прискакал в староство, сюда, в Чигирин. Да только Чаплинский уже в Варшаву уехал, там поддержки искать. Батька за ним следом помчался, самому королю жалобу написал… Думал, что король поможет. Он ведь ему своим спасением обязан…

– И что король, помог?

– А ничего, – совсем по-взрослому сказал Юрась. – Он батьку в суд направил. А суд-то – ляшский, там одни паны сидят и судят по-своему. Конечно, они признали Чаплинского правым, а батьке отказали. – Юрась сжал свои кулачки, нахмурил свои бровки и добавил сердито: – Я, Мыкола, когда вырасту, этого Чаплинского убью.

– Как же ты его убьёшь, – не поверил я, хотя всем сердцем, конечно, был на стороне Юрася, Тимоша и дядьки Богдана. – У него же, ты сам говорил, много жолнеров и гайдуков!

Юрась презрительно скривил тонкие губы:

– Ну и что, что жолнеры и гайдуки. Я его из лука подстрелю со ста шагов! Знаешь, как я метко стреляю?

– Нет, со ста шагов не попадёшь!

– А давай проверим!

Под развесистой яблоней мы поставили несколько тыкв друг на друга и, назвав получившуюся фигуру «паном Чаплинским», стали по очереди метать в неё стрелы.

Юрась стрелял из лука в самом деле неплохо. Мне в этом искусстве было далеко до него. Из десяти выпущенных с тридцати шагов стрел девять Юркиных угодили «пану» в «голову», а одна в «живот». Из моих стрел только пять достигли цели, пронзив среднюю тыкву, а остальные просвистели мимо.

Это обстоятельство раззадорило меня, и я небрежно сказал:

– Так вот попадать всякий может. А ты попробуй попасть, как казак Байда…

Юрась округлил глаза:

– Как это как Байда? Кто это такой?

Я в душе возликовал: этот хилый хлопчик, уже умеющий читать и метко стрелять из лука, оказывается, ничего не слышал про геройского Байду! Но сказал обыденно, как о чём-то само собой разумеющемся:

– Казак Байда – это основатель Запорожской Сечи. Говорят, что он из рода Вишневецких. Дума казацкая про него сложена и про турецкого султана. Ты что, никогда не слышал?

– Нет… А ты можешь мне её спеть?

Я великодушно кивнул, откашлялся и затянул батькину любимую думу, стараясь петь её низким голосом. Конечно, спеть так выразительно, как батька, у меня не получилось. Но я допел думу до конца. Особенно упирая на тот куплет, где герой Байда, подвешенный слугами султана за ребро, попросил своего оруженосца принести ему лук со