Шрифт:
Закладка:
Закончив петь и радуясь впечатлению, которое дума произвела на Юрася, я похвастался:
– Я тоже так сумею, как казак Байда! Буду висеть на гаке и пущу стрелки прямо в голову «пану».
– Брешешь! – недоверчиво протянул он.
– А вот и не брешу! – запальчиво сказал я. Уж очень мне хотелось хоть в чём-то утереть нос этому Юрасю, отличиться перед ним. – Есть у вас какая-нибудь верёвка покрепче? – спросил я.
– Наверное, есть! Пойдём в конюшню, поищем.
В конюшне, где лошади хрустко жевали овёс, в этот час никого из конюхов не оказалось. Мы отыскали в углу, в куче хлама, старые потёртые вожжи и вернулись в сад.
Я выбрал развесистое вишнёвое дерево, отстоящее от яблони, под которой стоял «пан Чаплинский», шагов на двадцать, полагая, что с такого расстояния обязательно попаду.
Забравшись по стволу повыше, привязал один конец вожжей к ветке. На другом конце сделал петлю, влез в неё так, чтобы петля охватывала моё тело под мышками, и крикнул Юрасю:
– Сейчас я прыгну вниз, а ты, как только повисну, подашь мне лук и стрелы! Добре?
– Добре! – эхом отозвался он.
Я спрыгнул вниз и непроизвольно поднял вверх руки, точно желал ухватиться ими за покидаемую мной ветку.
Тут и случилось неожиданное. Петля, которая вроде бы плотно охватывала моё тело, раздалась в стороны, одно плечо проскользнуло в неё, и вожжа наискосок захлестнула мне горло.
5
Боль стала первым ощущением, когда я очнулся.
Кто-то хлестал меня по щекам, а голос батьки требовал:
– Сынку, открой очи! Дыши, казаче, дыши!
Грудь мою распирало от удушья, но спазм, перехвативший горло, не давал сделать вдох. Голова налилась свинцовой тяжестью, в ушах трещало, а сердце сжимали тоска и отчаянье.
Сквозь стиснутые зубы, никак не желающие разжиматься, я потянул в себя воздух.
Больно! Я хотел застонать, но не смог. Раскрыл глаза. Сквозь колеблющиеся передо мной огненные круги проступило искажённое лицо батьки.
– Ну, слава тебе, Боже! Ожил!
– Вот что удумал – в петлю лезть! Мог ведь Богу душу отдать! – на разные лады загомонили окружавшие меня дядька Богдан, Тимош и дядька Василь.
– Да-а, хлопчик… – протянул Хмельницкий, – в счастливой рубашке ты родился. Если б вожжа пошла не по косой, сломала бы тебе шею…
Батька, едва обрадовавшись, что я жив, тут же рассердился:
– Скажи мне, дурья твоя башка, какого ляда ты в петлю полез?
– Мы в казака Байду играли… – пискнул Юрась в мою защиту, высунув из-за батькиной спины своё бледное личико. – Мыкола хотел повиснуть на крюке и в голову «пана» попасть…
– В Байду, видишь ли, они играли… – пробурчал батька. – Доигрались бы до карачуна… А ты, герой, – обратился он ко мне, – запомни: если бы Юрась вовремя нас не позвал, не видать бы тебе белого свету… Благодари спасителя своего! Чего же ты молчишь, сынку?
Я попытался что-то пролепетать, но не смог произнести ни звука, только слёзы ручьём потекли из глаз.
– Да не тронь хлопчика, Остап, – сказал Хмельницкий. – Он такое испытал, что поневоле язык проглотишь! Давай неси его в дом! Пусть отлежится…
Мы прожили в Чигирине ещё седмицу, пока не сошла багровость с моего лица и не позеленел синий рубец, оставленный злосчастной вожжой на моей шее.
Вскоре я смог понемногу пить и глотать жидкую кашу, но способность говорить ко мне так и не вернулась.
Напрасно Хмельницкий своими тёмными колдовскими очами глядел на меня, напрасно нашёптывал что-то. Напрасно приводили немецкого лекаря, который заставлял меня высунуть язык, долго разглядывал мою глотку, а потом простукивал и ощупывал меня всего твёрдыми, словно из железа кованными, пальцами.
Батька даже попробовал испытанный казачий способ лечить испуг и заиканье. Однажды вывел меня в сад и неожиданно бабахнул из пистолета прямо над ухом – всё без толку!
Я вздрогнул, но не закричал.
Мы вернулись на свой хутор, но и там я не заговорил. Ни слёзы матери, ни её молитвы Спасителю и Пресвятой Деве не помогли мне вновь обрести голос.
Моя бедная мать, не ведая, чем ещё помочь, обращалась ко всем окрестным вещуньям, знахарям, целительницам, чтобы вылили переполох – излечили мой испуг. Но и нашёптывания этих чароплётов и шептух тоже не помогли.
Тогда она повезла меня в Кобеляки к старухе Тычихе, про которую ходили упорные слухи, что она настоящая ведьма.
Люди говорили, что видит эта Тычиха сквозь землю и стены, что знается она с самим чёртом и летает на кочерге под Киев, на Лысую гору, где на ведьминских праздниках-шабашах собирается нечисть со всех украин…
А ещё, гуторили, чтобы стать невидимой, она пересыпает свою одежду пеплом от веток ясеня.
– С ведьмою лучше не ссориться, – предупреждали сельчане. – Если на кого она рассердится, тому корову испортит, и у неё враз пропадёт молоко, а то и мор на всю скотину в селе наведёт.
Ещё хуже, утверждали старики, если кто ведьме сильную обиду причинит! Тогда украдёт Тычиха с неба звезду, которая зажглась при рождении того, кто её обидел. Будет хранить она звезду в крынке с молоком и владеть дальнейшей судьбой человека, звезду которого украла. Станет управлять им, когда сама того захочет, подвигнет несчастного обидчика на такие поступки, о каких он и помыслить прежде не мог.
Говорили также, что по ночам страшная старуха обращается в молодую прекрасную дивчину, ходит она в этом образе по округе и ищет одиноких парубков, а найдёт – зацелует до смерти или так замутит голову, что бедняга сам на себя руки наложит…
Но, опять же, известно, ежели ведьму задобрить и умилостивить дорогим подарком, то она и помочь сумеет в трудных обстоятельствах. Например, вернуть блудного мужа, ушедшего к молодайке. Незаметно подкарауливает Тычиха такого неверного мужа, наступает на его тень и тотчас бежит на двор к брошенной жинке, выпускает из рукава огромного речного рака, тот пятится назад, тут-то Тычиха его в землю и закапывает с определённым заклинанием… А наутро, глядишь, муж к жинке вертается…
Вот к такой ведьме и повела меня мать.
После всех россказней, конечно, жутко было входить в давно не беленную хату Тычихи, стоящую на окраине села.
Но Тычиха оказалась совсем не страшной – обычной старухой.
Маленькая и щуплая, она встретила нас приветливо. Выслушала материнский рассказ о моей немоте, привычно приняла принесённый отрез сукна. После этого усадила меня на лавку у
