культурологией и естественными науками, как не конфликтным, во многих смыслах напряженным процессом подготовки к переводу, а также установления их границ? В любом случае для начала необходимо в принципе найти общий язык. Перевод в этом отношении становится важнейшим связующим звеном, которое остается эффективным и применительно к другой генеральной линии дальнейшего профилирования наук о культуре в качестве столь же основополагающей категории ведения переговоров и посреднических процессов.

Транскультурные вызовы: подходы к «глобальному повороту»?

В каком направлении может развиваться конфигурация «поворотов»? Смена ведущих представлений все еще чересчур фиксируется на культуре (как совокупности смыслов), науки о культуре до сих пор интерпретируются через понятие смысла, с опорой на смыслообразование, смыслопонимание и потребность в толковании:[1227] (герменевтические) науки о тексте отбрасывают длинную тень. Но развитие культурологии уже давно вышло из этой тени. Так, оспаривая доминантность категории текстуальности, до сих пор преобладала другая ветвь культурологии: науки о культуре как прагматические и перформативные науки о действии. Как показал обзор «поворотов», в центре внимания сегодня в первую очередь находятся культурные практики и формы восприятия, такие как перевод, наблюдение, воспоминание, сравнение, описание, повествование, изображение, инсценирование; а также вопрос, как влияют глобальные связи на изменение таких форм восприятия и выражения. Подобные культурные техники и категории построения опыта работают не только в сфере культуры, но и в сфере экономики.[1228] В отношении таких областей применения, расширяющих или даже преодолевающих границы культурологии, «повороты» оказываются особенно плодотворными. Дело в том, что «кризис концепции культуры»[1229] не преодолеть одним лишь созданием новых «способов прочтения» культуры – следует искать пригодные прагматические категории, которыми можно оперировать на стыке не только дисциплин, но и культур. Требуется также разработать транскультурную и транснациональную систему понятий: осуществить перевод культурологических категорий и концепций, а также транскультурный перевод самой европейской культурологической системы описаний – посредством «кросс-категориальных переводов», как это предлагает сделать американский историк индийского происхождения Дипеш Чакрабарти,[1230] и посредством «путешествующих концептов», то есть кочующих между культурами понятий и пересекающихся теорий.[1231]

«Культурные исследования не только занимаются феноменами глобализации, они сами „глобализуются“… Интересует меня в этом то, что культурные исследования везде проходят через этот процесс нового перевода».[1232] В интервью о глобализации самих культурных исследований Стюарт Холл еще в 1992 году осмыслил глобализацию наук о культуре как процесс перевода, или «нового перевода». По его мнению, культурные исследования надо переводить в процессы интернационализации и модернизации, в то время как «интеллектуалы диаспор» выступают акторами такого перевода: «Они постоянно переводят с одного языка на другой, из одного мира в другой».[1233] Когда, например, американско-европейские cultural studies переводятся на теоретический язык азиатских и африканских культурных исследований, такое перемещение теорий воспринимается как трансформация парадигм и «поворотов», как их расширение новыми контекстами. Перевод здесь окончательно отделяется от идеи «оригинала»: «Перевод как непрерывный процесс ре-артикуляции и ре-контекстуализации, свободный от понятия оригинального источника. Я не говорю, что cultural studies „в действительности“ были до конца сформированным западным проектом, который теперь подхватывают где-нибудь еще. Я имею в виду, что, когда бы они ни вступали в новое культурное пространство, начинают меняться их понятия».[1234] Таким образом, «переводить» культурные исследования – значит открывать их навстречу негегемонистским странам (за пределами США и Европы) настолько широко, чтобы они могли следовать за экономическими сдвигами на периферию и стать, таким образом, азиатскими или африканскими культурными исследованиями, то есть чтобы они критически осмысляли собственную тенденцию постулировать всеобщность и универсальную значимость и заново определяли свое местонахождение и свою концепцию через глобальные противоречия и «особенности».[1235]

Такой специфический, локализующий поворот к транскультурным взаимосвязям с их противоречиями и неравномерностями связан с обращением к критической компаративистике и поэтому чреват методическими и методологическими последствиями. Так, проблемы релятивизма, вопросы сравнения, сходств и различий не только возникают как методические вопросы, но и формулируются в контексте политики исследовательских установок.[1236] Перед науками о культуре стоит задача – при всей сложности ее реализации – сформировать категории и методы исследования, не только несущие на себе отпечаток западной традиции, но и те, которые еще предстоит разработать, исходя из «глобальной коммуникации»,[1237] не свободной от отношений господства. Это затрагивает и процессы научной канонизации, а в особенности – вопрос об универсализируемости европейских (научных) категорий и о необходимости их критического переосмысления в аспекте их «кросс-категориального перевода». Действительно ли категории анализа настолько зациклены на европейском культурном пространстве, что лишь с большим трудом переносятся на другие культурные контексты? Насколько действительно следует в ситуации «глобальной коммуникации» ставить под вопрос собственные исследовательские понятия? Как видно, «глобальный поворот» стимулирует готовность самих культурологических категорий к переводу.[1238]

Такой выходящий за пределы культур поворот не только расширяет сферу научных изысканий, например выводя региональные исследования на уровень глобальных сопряжений, интернациональных взаимосвязей или конфликтов. Речь идет прежде всего о новой, транскультурной установке анализа, демонстрирующей локальные и региональные взаимосвязи. Четкие стимулы здесь исходят от самых разных подходов транснациональной историографии, от транскультурной социологии или социологии мирового общества в контексте «глокального (!) исследования культуры»,[1239] от транснационального сравнительного литературоведения в контексте новейших мировых литератур – вплоть до транснациональной этнологии, которая перед лицом «раздробленного мира» способна стать «интенсивной этнографией во множестве локаций»,[1240] «мультилокализованной этнографией»[1241] в мультиполярном мире.

Грубый набросок возможных основных осей или проблемных «фронтов» дальнейшего профилирования культурологической рефлексии – и в заключение это следует еще раз подчеркнуть – доказывает, что они, как и сами культурные повороты, не уводят от дисциплин. Они образуют буквально резервуар содержательных и методических импульсов и возможных ракурсов, реализующихся лишь тогда, когда будут переработаны дисциплинарным аппаратом и внедрены в конкретную дисциплинарную работу. Они также показывают, насколько плодотворным или даже необходимым может оказаться помещение отдельного дисциплинарного исследования в те или иные смежные теоретические и дискурсивные контексты, а также в контексты социальных тенденций. Сам «расколотый мир» диктует необходимость таких попыток определить верный ориентир среди всех возможных.

Клиффорд Гирц, интерпретативный поворот которого положил начало всей цепи этих новых культурологических ориентиров, исходил еще из довольно целостной культурной системы значений, а теперь столкнулся с «раздробленным миром». По его оценке, современные общества и культуры после распада политических блоков и национальных государств находятся в состоянии, характеризующемся крайне сложными связями и различиями. Кажется, «размывания жанров» здесь уже недостаточно – требуется скорее «бурение», позволяющее проникнуть в самую глубь политики культурологических категорий и концепций. С точки зрения Ульриха Бека, это может привести к «методологическому космополитизму», что равносильно «культурологической