смене парадигм».[1242] Клиффорд Гирц задается вопросом в аналогичном направлении: как может культурологическая теория развить язык, которому было бы под силу совладать с «упрямыми особенностями» культурной ситуации в современном мире? «Теория должна сначала справиться с упрямыми особенностями, характеризующими нашу эпоху, но в этом ей чаще всего мешает ее язык, привыкший скорее обобщать, нежели разделять. Доступные жанры описания и суждения не особенно годятся для многообразного, смешанного, неравномерного, переменчивого и непоследовательного мира, в котором мы живем».[1243] Это значит, с культурологическим словарем, до сих пор ориентирующимся на общности и смысловые взаимосвязи, здесь не преуспеть; следует находить измененные аналитические категории – и, разумеется, не только ввиду культурных «особенностей», но и ввиду культурных конфликтов. Именно дифференциация «поворотов» служит предпосылкой многослойного транскультурного «поворота» аналитического словаря культурологии к понятиям и выражениям, обозначающим связи и отношения,[1244] в первую очередь – к новым переводческим понятиям, которые включаются в межкультурные научные дискуссии, но и получить которые можно тоже поначалу из этих дискуссий.

Между тем «повороты» настолько отточили и дифференцировали методические подходы и аналитические категории новых культурологических ориентиров, что науки о культуре не теряются ни в полете над культурами и ландшафтами теорий, ни в широте транскультурных горизонтов. Напротив, они готовят к тому, чтобы встретиться с локальными «особенностями» и для этого «спуститься в долины конкретных случаев».[1245] Культурологическая рефлексия и исследовательский труд под знаком культурных поворотов после лингвистического должны тогда настроиться не только на текстуальные отношения и не только на практические связи. Не в последнюю очередь их исследовательские сферы образуют межкультурные и межкатегориальные промежуточные и переводческие пространства, какими они видятся Клиффорду Гирцу в ведущих вопросах теории на фоне «расколотого мира»: «Что есть страна, если не нация? И – что есть культура, если не консенсус?»[1246]

Послесловие к 3-му изданию

Как было замечено в «Прогнозах», «повороты» связаны с «готовностью к переводу».[1247] Они предлагают систематические возможности сопряжения различных дисциплин и культур. Тем самым они вносят свою весомую лепту в «работу над переходами», которую Зигрид Вайгель считает главной характеристикой культурологии.[1248] В то время как Уве Вирт даже выводит из этой связующей деятельности целую «логику перехода» наук о культуре,[1249] следовало бы в исследовательских рамках говорить о конструктивном переводческом труде. «Перевод» в таком широком культурологическом смысле стал бы уже признаком основополагающих методов культурологии, например таких, как смены уровней, соединения раздельных областей и практик сравнения. Возникающие при этом «переходы» можно было бы тогда разложить на более конкретные элементы – на те или иные переводческие шаги, их опорные точки, пересечения, места сопряжений и разрывов, – а также учитывать конкретных посредников.

Однако принять переводческую перспективу означает всегда также готовность и способность самому стать объектом перевода и тем самым – объектом критики. Основной груз здесь ложится непосредственно на «повороты» или, скорее, на их сторонников. «Повороты» хоть и успели оказать конструктивное влияние на дисциплинарные исследования, но и критики в свой адрес они получили в достаточной мере. Задача данного краткого послесловия – использовать эту критику, чтобы инициировать культурологическую рефлексию «после» «поворотов» (то есть в их контексте или за их рамками), направив ее в русло диалогической дискуссии. Не лишней была бы и самокритика даже тех, кто скептически относится к «поворотам», – на ум приходят, к примеру, содержательные размышления Хартмута Бёме над этой книгой, подзаголовок которой он, видимо, понимает превратно, ошибочно полагая «новые ориентиры» прескриптивными ориентациями или даже рекомендациями, более того – предписаниями для наук о культуре.[1250] При этом культурные повороты и их анализ направлены не на то, чтобы диктовать исследовательские направления, но на то, чтобы систематически представить их разрозненные подходы. Ведь нельзя же уводить «новые ориентиры в науках о культуре» обратно в надежную гавань «ориентиров для наук о культуре» – будто речь идет о ностальгическом возвращении к (культурному) ориентирующему знанию, которое привыкли ожидать от гуманитарных наук. А вот в прогнозирующем знании, очевидно, существует потребность: что придет на смену устоявшимся «поворотам»? Будут ли и дальше возникать новые «повороты»? Или однажды они себя исчерпают? И продолжат ли науки о культуре вообще следовать векторам «поворотов»?

Ответить на эти часто возникающие вопросы было бы проще, если бы развитие исследований в культурологии можно было выводить из фундаментальной трансформации теории через «парадигмы». На деле же развитие основывается скорее на смещении ракурсов исследования, на повороте в сторону новых исследовательских акцентов, на установлении новых связей, «переходов». Соответствующим «поворотам» не было бы конца и края, если бы они не имели ясных критериев, которые неустанно подчеркивались в книге. Однако именно в этих ее местах многие критики словно лишались слуха, предпочитая «не слышать» или не замечать ключевые моменты.[1251] Например, некоторые критики жаловались на нескончаемую череду новых «поворотов», обвиняя книгу в том, будто она не только констатирует эту спираль культурных поворотов, но откровенно ее накручивает. Подобное недоразумение свидетельствует о том, что некоторое недовольство в современном исследовательском поле предпочитают проецировать на «повороты», нежели относить его на счет неблагоприятных (и обусловленных отчасти исследовательской политикой) тенденций развития собственной дисциплины.

Очевидно, легче поддаться довольно показательному колебанию между признанием и неприятием «поворотов». По крайней мере, заметно соматизирующий выбор слов свидетельствует о буквально физических реакциях: от «поворотов» «голова идет кругом», «все плывет перед глазами», от них может случиться «припадок».[1252] Характеристика самих «поворотов» простирается от простых «гимнастических упражнений»[1253] до «мягкой революции».[1254] Суть критики сводится к вопросу: может, стоит сразу просто ограничиться «культурологическими темами», раз «повороты» и так не годятся на статус парадигм, которые вернули бы точку опоры «толпе ученых, которых бросает от поворота к повороту»?[1255] Как же здесь не усомниться в самоопределении культурологов в комплексном поле наук! Как же здесь не растеряться перед эклектичным соседством теорий, которые, к тому же, все больше грозят вырваться из (и без того уже ослабленных постколониальной историей) когтей европейской науки! «Повороты» как лиминальный и «нечистый», потому что всегда уже «переведенный», феномен перехода к глобализованной культурологии? За что же тогда держаться?

Замешательство и симпатия, увлеченность и отторжение усугубляются и дисциплинарными страхами. Некоторые беспокоятся, будто, участвуя в трансдисциплинарных «поворотах», их собственная дисциплина может утратить ясные очертания. Не говоря уже об опасении, что форсируемая «поворотами» «динамика дисциплины» уподобится «динамике технического развития», то есть будет опережать самое себя наподобие глобальных цифровых потоков информации по принципу синхронности и быстротечности.[1256] Что же ожидают от наук о культуре