третий этаж. Но, как только я мысленно выбираю наилучший маршрут, в окне, выходящем в сад, загорается свет. Приходится отступить в сторону и прижаться к стене рядом.

Судя по всему, это кабинет графа.

– Я не хочу, чтобы кто-то узнал, что в моем доме бывает скония, – говорит он. – Или что моя дочь была сумасшедшей.

– Тебя всегда заботило только то, что о тебе думают окружающие, не так ли, отец? – фыркает Удэн.

Свет, льющийся через ромбовидные стекла, становится сильнее, когда в комнате разжигают больше свечей. Затем раздается скрип. Видимо, граф сел за свой стол.

– Ты так считаешь только потому, что тебя это вообще не заботит, – говорит он. – Я хочу, чтобы Симона к восходу солнца не было в этом доме. Вот только не решил, дать ему убраться самому или вызвать сопровождение до тюрьмы.

– Ты не можешь посадить венатре в тюрьму, – возражает Ламберт. – Ведь ты сам назначил его на эту должность.

– А разве он нашел убийцу? – огрызается граф. – Я арестовал главного архитектора по его указанию, но Симон настаивает, что тот невиновен. А перед этим я повесил человека на глазах всего города за преступления, которые тот не совершал.

Стекло закрывает тень, словно Ламберт наклоняется:

– Поверь мне, отец, только Симону под силу остановить убийцу.

– Возьмешь расследование на себя.

– Да я даже не понимаю, как он это делает! – протестует Ламберт. – Он понял, что случилось с женой торговца зерном, еще до того, как мы нашли ее тело! А я бы на его месте, как и ты, решил, что он виноват во всех убийствах. Так что тебе стоило к нему прислушаться!

Чем бы все это ни закончилось, я благодарна Ламберту за попытки защитить Симона.

Стук в дверь прерывает разговор. Понимая, что сейчас никто не будет смотреть в окно, я заглядываю внутрь. В комнату заходит мадам Дениз, но стекло сильно искажает вид, поэтому трудно разглядеть, что у нее в руках.

– Прошу прощения, ваша светлость. – Она делает реверанс. – Я принесла котелок, как вы просили, но он пустой.

– Ну конечно, – ворчит граф.

– А еще принесла это, – продолжает она. – Не знаю, откуда это взялось, но мне показалось странным.

– Это волосы? – поднимаясь на ноги, удивляется граф.

Свет и Благодать, это же коса Маргерит. Мы оставили ее на кухне.

– Они лежали на полу. – Мадам Дениз опускает что-то на стол. – А это – на столе.

Я могу различить лишь цвета – красный и белый. Но и этого хватает, чтобы понять, что это. Бинты, которыми Симон вытирал мою руку.

– Это кровь? – спрашивает граф. – Кто был на кухне?

– Симон, – отвечает Удэн. – Он поднялся по лестнице, а не спустился.

Сердце бьется в груди, и я отскакиваю от окна.

Нет, только не это.

– Симон ранен? – допытывается граф.

– Нет, насколько я знаю, – отвечает Ламберт. – Но этому должно быть разумное объяснение.

– Ты ведь понимаешь, что это значит, брат, – говорит Удэн. – Симон не поймал убийцу, потому что он сам – убийца.

Я кусаю забинтованную руку, чтобы не закричать.

Нет, нет, нет, нет, НЕТ!

В окне мелькает тень, когда Ламберт начинает расхаживать по комнате.

– Это невозможно.

– Нет, это вполне возможно, – огрызается Удэн. – Это волосы маленькой святой сестры, и ты это знаешь.

– Объясни мне, – говорит граф. – Сейчас же.

Но Ламберт не отвечает. Судя по тени, Удэн поднимает руку, скорее всего, показывая косу.

– Убийца всегда отрезал волосы жертвы и оставлял их рядом со следующей. Вот как Симон понял, что они связаны. И единственный, у кого могла оказаться эта коса, – тот, кто убил настоятельницу и сестру.

– Святая сестра жива, – тихо возражает его брат.

На несколько секунд воцаряется тишина.

– Когда он уезжал, убийства тоже не прекратились, – задумчиво произносит граф.

– Симон не такой! – настаивает Ламберт.

Удэн фыркает:

– Да он же прожил всю свою жизнь среди сумасшедших. Так почему тебе так трудно поверить, что он стал одним из них?

Граф поднимается на ноги.

– Кто-нибудь из вас может доказать, что он не причастен хотя бы к одному из убийств?

Повисает еще одно молчание, но спустя несколько бесконечных минут Ламберт признает:

– Нет, отец.

Даже по голосу слышно, какую боль ему причиняет подобная честность.

– Тогда и думать нечего, – говорит граф. – Позови стражу, Ламберт.

– Я не пойду.

– Ты всегда меня разочаровывал, – категорично заявляет Монкюир. – Удэн, приведи стражу. Быстро. Но тихо.

– А как же Жулиана? – спрашивает он.

– Она умерла. – Граф подходит к окну, а я отступаю подальше. – Во сне. И это все, что кому-либо надо знать.

– Да, отец.

Когда Удэн покидает комнату, лунный камень уже лежит в моем кармане, а я успеваю взобраться на пару метров. Приходится держаться двумя руками, рана снова начинает кровоточить. Я украдкой заглядываю в комнату Жулианы, прежде чем показаться над подоконником. Темноту разгоняет лишь одинокая свеча. Симон сидит на стуле у двери, закрыв лицо руками. Но, как только я бесшумно перелезаю через окно, он испуганно вскидывает голову.

– Кэт? – поднимаясь на ноги, шепчет он. – Что ты здесь делаешь? Почему до сих пор не дома?

Я бросаюсь к нему.

– Симон, граф хочет тебя арестовать.

Его бледные глаза устремляются к телу кузины на кровати.

– Может, и к лучшему.

– Нет! – Я хватаю его за плечи и встряхиваю пару раз. – Послушай меня! Они нашли косу Маргерит на кухне. И хотят арестовать тебя за убийство женщин!

Симон вновь смотрит на меня, но на его лице застыло полное безразличие.

– Разве это имеет значение?

– Будет иметь, когда убийца нападет снова!

– Уходи, Кэт. Не переживай за меня. К тому же после моего ареста градоначальнику придется освободить архитектора.

Мне так и хочется ему врезать.

– Нет. Если ты не уйдешь со мной прямо сейчас, я останусь здесь и объясню, откуда взялась коса. А потом расскажу всему городу, как умерла Жулиана.

Симон мрачнеет, избавляясь от собственного безразличия.

– Кэт, дядя сделает все, чтобы сохранить репутацию, и с легкостью отправит тебя в тюрьму.

– Знаю. Поэтому тебе лучше пойти со мной.

Он качает головой:

– Ты не должна так рисковать из-за меня, Кэт.

Но я уже тащу его к окну.

– Это мне решать.

В саду темно, а значит, в кабинете никого нет. Я тихо рассказываю Симону, куда ставить ноги и за что цепляться, чтобы спуститься на землю.

– Ты первый, – говорю я, не желая оставлять его здесь. А то вдруг передумает.

Раздраженно фыркнув, он по очереди перекидывает ноги через подоконник, а затем пытается упереться в выступы, на которые я указала.

– Как ты проделала это в юбке? – шипит он.

– Годы практики.