– Сиди спокойно, – ласково говорит он. – Сейчас пройдет.

Я ерзаю на стуле, пока боль медленно стихает, становясь терпимой. Когда он убирает бинты, я ожидаю увидеть ожог на коже, но ладонь выглядит так же.

– Что это?

– Спирт, только более чистый, чем кто-то когда-либо решится выпить в здравом уме. Это не даст ране загноиться.

Симон опускает окровавленное полотно на стол и правой рукой открывает кувшинчик, левой все так же держа меня за запястье.

– Ты все еще злишься на меня? – робко спрашиваю я.

Зачерпнув мазь двумя пальцами, Симон замирает и встречается со мной взглядом.

– За то, что ты не рассказала о молотке? Или за то, что встретилась с магистром Томасом в тюрьме?

Лицо вспыхивает под его взглядом, и я вновь начинаю ерзать. Он смотрит, приподняв бровь, потом наконец отводит взгляд и намазывает мазь на мою ладонь. Его движения умелы, но нежны.

– Кувшин с тушеным мясом, который ты оставила, оказался слишком широк, чтобы протащить между прутьями решетки. Когда я спустился, еда еще не остыла. – Он вздыхает. – Так что я открыл двери и передал ее магистру.

– Мне очень жаль.

– Нет, не жаль.

Симон тщательно вытирает пальцы, а затем берет длинную полоску льна. Пока я придумываю хороший ответ, он перебинтовывает мою руку и связывает концы между собой.

– Нужно зашить, но я не умею. Так что тебе стоит найти настоящего целителя.

– Спасибо, – шепчу я.

– Не за что. – Упершись рукой в стол, Симон поднимается на ноги. – Я напугался до смерти, когда увидел, что ты вся в крови. – Он смачивает новый кусок льняной ткани в воде и приподнимает мой подбородок, чтобы обтереть одну сторону лица, избегая смотреть мне в глаза. – Итак, ты лазила по святилищу в темноте – и что? Упала и ударилась головой?

За те несколько секунд, что Симон обрабатывал рану на руке, я успела забыть, что произошло. Но теперь воспоминания обрушиваются на меня, как строительные леса – на мраморный пол святилища.

– Симон, он был там.

Он прополаскивает ткань, а затем отжимает ее, все еще не глядя мне в глаза.

– Кто? Ремон?

Я качаю головой, а по щекам скользят слезы.

– Нет. Он. Убийца.

Симон замирает. С ткани в его руке на мои волосы капает вода. Но зато он, наконец, встречается со мной взглядом – и в его глазах, освещаемых огнем очага, видно недоверие.

– Что?

Судорожно всхлипнув, я тянусь левой рукой за пазуху.

– В обвале нет ни моей вины, ни вины Ремона. – Я вытаскиваю длинную косу. – И это произошло не по нелепой случайности.

Даже сквозь пыль видно, что коса светлая. Отбросив мокрую ткань в сторону, Симон забирает ее у меня.

– Это?..

– Волосы Маргерит. Вернее, часть их. – Моих сил хватает только на тихий разговор. – Коса была обернута вокруг сломанного столба строительных лесов. Не знаю, как и что сделал убийца, но именно он повинен в смерти строителей. И убил он их из-за меня, как и мать Агнес.

Симон вновь опускается передо мной на колени, а в его глазах светится гнев.

– Нет, Кэт. Ты не виновата. Только он. – Он обхватывает мою щеку свободной рукой. – Он. И я. Это я до сих пор не остановил его.

Свет от очага отбрасывает тени на его лицо, подчеркивая впалые щеки и глаза.

– Симон, – шепчу я, зная, что мне еще предстоит рассказать о самом страшном. – Он вернулся ночью в святилище. Я видела.

И тут его озаряет понимание. Он опускает косу мне на колени, берет мою раненую руку в свою, а второй скользит по волосам.

– Это он с тобой сделал?

Снова киваю. Неспешно рассказываю, что произошло.

– А когда я посмотрела вниз, он уже сбежал, – заканчиваю я.

Симон закрывает глаза и, опустив голову, качает ею, словно не может поверить в услышанное. Его пальцы впиваются в кожу под волосами и сжимают запястье забинтованной руки, а мышцы напрягаются, когда он притягивает меня ближе…

…И вдруг без предупреждения прижимается губами к моим губам.

Вся его сдержанность исчезает, когда он целует меня. Но в этот раз в поцелуе не чувствуется деликатности и терзаний, как в прошлый раз: сейчас его переполняет настойчивая нужда, словно Симон отчаянно хочет сказать мне что-то, пока не поздно.

Прости. Прости. Прости.

Я не понимаю, за что он извиняется, – за то, что злился на меня, за произошедшее сегодня вечером, или за то, что не целовал меня каждый раз, когда хотел. Возможно, за все вместе и за что-то еще. Но я ни секунды не раздумываю, отвечая ему. Мне хочется, чтобы он знал, как мне жаль. Знал, что я больше никогда не решусь причинить ему боль.

Я чуть не потерял тебя.

Я углубляю поцелуй, доказывая, что этого не случилось. Что я здесь.

Спаси меня от самого себя, Кэт. Прошу. Ты единственная, кому это под силу.

Так. Что-то здесь не так.

Мне так не хочется разрывать поцелуй, что я почти испытываю телесную боль, когда кладу раскрытую ладонь на грудь Симона и слегка отталкиваю его от себя. Его сердце под моими пальцами стучит, как барабан, пока он изучает мое лицо. Я замечаю коричневое пятно на его рубашке, которому огонь из очага придает красный оттенок, а еще – синяк на щеке и небольшой порез в уголке рта. Симон облизывает губу, снимая языком крошечную каплю крови.

– Что случилось?

В ожидании ответа я протягиваю руку, чтобы коснуться его лица.

Симон отстраняется и прикрывает щеку рукой. Над его запястьем виднеется несколько небольших колотых ран, которые я не разглядела раньше, а под ними расцветают иссиня-черные пятна.

– Жулиана. Нам с Ламбертом пришлось удерживать ее, – говорит он, рассматривая свежие синяки на тыльной стороне ладони. – В последнее время все труднее и труднее развеивать ее заблуждения. Сегодня вечером она решила, что тени в комнате убьют ее.

Мое сердце сжимается от боли за тех, кому приходится наблюдать, как она сходит с ума.

– Твой отец вел себя так же?

Симон устало кивает:

– Много лет подряд. И у Жулианы все еще не так плохо. – Он потирает лицо и поднимается с корточек. – Дядя узнал, что мы успокаивали ее сконией, и сильно разозлился. Он ведь градоначальник и все такое. Даже Удэн никогда не приносил эту дрянь домой.

– Жаль.

Он пожимает плечами:

– Мне кажется, скония уже приносит больше вреда, чем пользы. Да и дозы стали опасно большими. – Симон косится на пустой котелок, и теперь я понимаю, почему он так поспешно выплеснул его содержимое. – Последние несколько часов она