веревкам, которые стягивают его. Продолжая прорезать их, отползаю подальше в тень, пока не упираюсь спиной в толстый выступ стены святилища. За мной тянется кровавый след, но, надеюсь, он скрывает разрез. Убийца подтягивает верхнюю часть тела на платформу. Его лицо все еще скрывает капюшон, но он видит меня и слышит, как тяжело и хрипло я дышу. Мне больше негде спрятаться и некуда бежать. Но я приготовила ловушку.

Как только он ставит ногу на камыши, меня охватывает беспокойство: вдруг увидит, что я сделала? Бросаю в него окровавленный осколок, чтобы отвлечь внимание. Отмахнувшись, он поднимается на ноги. А меня это усилие едва не довело до обморока… Убийца замирает на мгновение, словно наслаждается моментом, а затем вновь вытаскивает нож.

Да. Иди ко мне.

Он делает шаг, еще один. Камыш под его ногами прогибается, но не ломается. Перед глазами появляются темные пятна, еще больше мешая видеть. Если уловка не сработает, останется надеяться, что я быстро потеряю сознание…

Раздается несколько быстрых щелчков и хлопков, а затем платформа поднимается над краем, словно ткань. Убийца проваливается – сначала по пояс, но спустя мгновение остатки камыша ломаются под ним, утягивая вниз. Последней в дыре скрывается рука, все еще сжимающая кинжал.

Борясь с темными пятнами перед глазами, которые утягивают меня в забытье, я выглядываю за край, пока строительные леса содрогаются от каждого удара, с которым на них обрушивается убийца по пути вниз. Расстояние между платформами не очень большое, но его падение не ускоряется и не замедляется. На нижних ярусах работ нет, поэтому нет и платформ из камышей. Вскоре я слышу глухой стук, с которым он приземляется на покатую крышу наружной галереи.

Мне все еще грозит опасность. Надо подняться и уйти отсюда. Но все мысли – только об отдыхе. Свернувшись калачиком на небольшом кусочке оставшейся платформы, я закрываю глаза.

Всего на минутку.

Глава 50

Когда я просыпаюсь, вокруг все еще темно, а небо укутано плотными облаками, поэтому трудно определить даже примерное время. Залитая кровью правая рука прижимается к груди, где под одеждой чувствуется свернутая толстая коса. Вспомнив, где нахожусь, я резко сажусь и тут же вскрикиваю от боли – из-за вырванных волосков, которые приклеились к засохшему пятну крови на платформе. Накатывает тошнота, а когда удается с ней справиться, на смену приходит сильнейшая головная боль.

Где он?

Я осторожно перегибаюсь через край и смотрю вниз. На крыше наружной галереи, куда убийца должен был упасть, никого нет. Да и на строительных лесах не видно никакого движения. Несмотря на возникшее желание остаться здесь до утра, раз убийца все равно сбежал, я понимаю: нужно найти Симона.

Спуск оказывается медленным и трудным, в том числе потому, что я часто останавливаюсь удостовериться, что убийцы нет поблизости. Но как только оказываюсь на земле, так и хочется бежать, вот только сил осталось так мало, что приходится ковылять вдоль святилища, а затем – по улице, ведущей к дому Монкюиров.

Не желая привлекать излишнего внимания, я медленно бреду к кухонной двери, надеясь, что хоть кто-то из слуг не спит. Стучу я здоровой рукой, но все равно получается не очень громко.

– Помогите! – хрипло зову я. – Прошу! Кто-нибудь!

Через несколько секунд дверь открывается, и я вижу перед собой Симона, освещаемого золотистым светом от очага. Наверное, он был на кухне, но моргает так, словно только проснулся.

– Кэт? – Его глаза становятся все шире, пока взгляд скользит по моему телу. – Солнца свет, что с тобой случилось? Еще одно убийство?

Я раскрываю ладонь и показываю рану:

– Нет, это моя кровь, но со мной все в порядке.

– Не рассказывай сказки.

Симон затаскивает меня внутрь и закрывает дверь. А затем – прикладывает палец к губам и несколько секунд смотрит на потолок. Убедившись, что наверху никто не проснулся, он подводит меня к деревянному стулу между столом и очагом и приказывает:

– Садись.

Я послушно опускаюсь на сиденье. Оно оказывается теплым, словно на нем кто-то сидел до моего прихода. Отвернувшись, Симон принимается рыться в буфете. Его светлые кудри примяты с одной стороны, а чуть ниже, на щеке, виднеется отпечаток ткани.

– Ты спал за столом? – спрашиваю я.

– Да. – Он по очереди открывает несколько бутылок и банок, нюхает их содержимое, одни оставляет на столе, другие убирает обратно. – Жулиана плохо себя чувствует. Намного хуже, чем обычно.

Неподалеку от меня стоит котелок. Я дрожу от шока, боли и холода, а содержимое выглядит божественно.

– Этот чай горячий? – стуча зубами так сильно, что отдает в голову, спрашиваю я. – Можно мне немного?

– Свет и Благодать, нет!

Симон поворачивается ко мне, стараясь не уронить бутылку, кувшинчик и пачку льняных бинтов, и поспешно опускает все на стол. А затем – хватает котелок, подбегает к задней двери и выплескивает содержимое на улицу.

Качая головой, Симон ставит пустой котелок на буфет, а вместо него забирает большую деревянную миску и опускает на стол рядом с лекарствами. Наполнив ее горячей водой из чайника, он склоняется надо мной и внимательно изучает порез на голове. Я закрываю глаза, когда он начинает перебирать волосы своими длинными пальцами.

– Рана не очень глубокая, – бормочет он. – Кровотечение прекратилось, но все равно нужно промыть. – Симон опускается передо мной на колени и осторожно разжимает мою руку. – Что случилось, Кэт?

– В святилище был обвал, – говорю я, радуясь про себя, что он, похоже, забыл о моем предательстве. – Погибли три человека.

Симон сочувственно цокает – то ли при виде моей раны, то ли из-за новостей.

– Ламберт рассказывал. Мне очень жаль. – Он опускает кусок ткани в миску и вытирает мою ладонь. Вода теплая, но не горячая. – Но эти порезы появились не больше часа назад. Как ты их получила?

– Осталась в святилище, выяснить, из-за чего рухнули леса. – Я шмыгаю носом, а затем вытираю его второй рукой. – Ведь мои обязанности – следить, чтобы этого не случилось.

Симон резко вскидывает голову:

– Неужели Ремон обвинил тебя?

– У него есть на это все основания.

Он бросает окровавленную тряпку на стол.

– Если Ремона назначили ответственным за строительство, именно он должен отвечать за все, – рычит он, поворачивая мою ладонь к свету, свободной рукой откупоривает бутылек и выливает прозрачную жидкость на свежие бинты. Едкий запах ударяет в нос.

– Будет жечь, – предупреждает он и прижимает мокрое полотно к моей ладони.

«Жечь» – не совсем подходящее слово. Кажется, будто кто-то полоснул меня раскаленным ножом. Я рефлекторно дергаю руку, но Симон крепко держит