Эстер кивнула.

– Он приведет ее чуть позже. Как я уже говорила, Мия получит свою часть наследства, поэтому ты тоже имеешь право присутствовать при принятии решения.

– Сомневаюсь, что Рудольфо это понравится, – предостерег Бакстер, чувствуя, как тепло от камина согревает руки и спину.

– Его чувства меня сейчас заботят меньше всего.

Альма подняла руки и зловеще ухмыльнулась.

– Нравится тебе или нет, отныне ты член семьи. Даже лошади тебя признали.

Под натиском двух женщин ему пришлось сдаться.

– Хорошо, буду рядом и помогу, чем смогу.

Через несколько минут Бакстер вернулся из кухни с двумя чашками кофе в руках – для себя и для Альмы – и сел у камина на стул справа от Альмы. Эстер расположилась на диване под портретом дона Хорхе, чьи глаза казались поразительно живыми, как у Моны Лизы. В оранжевом свете торшера Эстер выглядела особенно измученной. На ее лице проступила усталость, кожа вокруг глаз приобрела голубоватый оттенок, как у стариков, а на щеках посерела. Бакстер был рад, что сейчас находится рядом. Вряд ли он может чем-то помочь, но дополнительная поддержка, пусть даже моральная, никому не помешает.

На деревянном столике лежали подставки под горячие напитки в виде испанского флага и две толстые книги с репродукциями картин Гойи и Дали. Бакстер взял из стопки две подставки.

– Эстер, может быть, принести чего-нибудь?

Она помотала головой и посмотрела вглубь ведущего к входной двери коридора. Очевидно, единственным желанием Эстер было поскорее покончить с предстоящим разговором. Бакстер не мог сказать, что проникся к ней и ее бедам глубочайшим сочувствием, но все же… Даже если по Рудольфо плачет тюрьма, он всегда будет ее ребенком, за которого болит сердце. Эстер любила сына, и ничто в мире этого не изменит. Бакстер даже завидовал. От своих родителей такой всепрощающей любви он не дождался.

– Ты уже знаешь, что скажешь ему? – поинтересовалась Альма.

Эстер сжалась.

– Как минимум я хочу услышать от него объяснения. – Бакстер впервые заметил, что у нее на груди шрам от операции. Должно быть, раньше она умело прятала его под шарфами и одеждой с правильной формой горловины.

– Объяснения? – возмутилась Альма. – Какие объяснения ты надеешься услышать?

– Yo no sé. – Не знаю.

Одетый в обтягивающие джинсы, отглаженную голубую рубашку, розовое кашне и серый спортивный пиджак, Рудольфо почувствовал неладное, как только вошел. Эстер попросила его присесть. Не меняя выражения вечно мрачного лица, он ответил, что сначала нальет себе кофе. Бакстер встал и подбросил полено в огонь.

Взяв чашку, Рудольфо сел рядом с матерью на диван. Символичный получился треугольник: сын, мать и глава семейства, строго взирающий на них сверху в ожидании, что будет дальше.

Эстер стиснула ладони настолько крепко, что вены на ее запястьях набухли. Повернувшись к Рудольфо, она сказала:

– Я просмотрела наши счета и обнаружила, что часть денег пропала.

Интересную тактику она выбрала. Эстер хотела посмотреть, как будет выкручиваться Рудольфо, прежде чем показать ему запись. Что-что, а капитулировать он точно не собирался.

Рудольфо отреагировал очень бурно: лицо исказила гримаса недоумения. Если бы вручали приз самому плохому актеру мыльной оперы, он непременно достался бы Рудольфо. Он настолько сильно вжал подбородок, что Бакстер испугался за его трахею. Расправляя заломы на джинсах, Рудольфо произнес:

– Как такое возможно? И сколько денег пропало?

Эстер медленно втянула ноздрями воздух.

– Почти триста тысяч евро. Было два денежных перевода.

Рудольфо бросил быстрый взгляд на Альму и снова посмотрел на Эстер.

– Я даже не знал, что у нас столько денег. О каких счетах речь? – Капельки пота проступили на его лбу, который заблестел, как новое асфальтовое покрытие. Тишину нарушало только шипение дров в камине. Бакстер подумал о змеях, что, свернувшись в углу, ждали удобного момента для броска.

В камине упало полено. Эстер убрала от лица руку, которой нервно пощипывала губы и подбородок.

– Деньги взял ты?

Рудольфо указал пальцем на Бакстера.

– А он что здесь забыл? Его наши дела вообще не касаются.

За Бакстера ответила Эстер:

– Очень даже касаются. Я сама попросила его присутствовать при разговоре. Ты взял деньги?

На лице Рудольфо мелькнуло выражение стыда. Он начал говорить, но Эстер в предупреждающем жесте подняла палец.

– Только не ври мне.

– Да я понятия не имею…

– Silencio! [36]– От крика вздрогнул даже Бакстер. Из кармана халата Эстер достала диктофон и положила его на книгу с картинами Гойи. При виде проклятого устройства Бакстер опять начал корить себя за то, что навлек на эту семью такие неприятности. Его вмешательство не принесло Арройо ничего, кроме горя.

Рудольфо озадаченно смотрел на диктофон.

– ¿Qué es esto? [37]– спросил он.

Бакстер видел, что дыхание его стало поверхностным и затрудненным. Даже не зная, что на диктофоне, он понимал, что угодил в крупные неприятности.

Эстер включила запись, и присутствующие словно оказались в комнате с Рудольфо и Хорхе в день их ссоры. Все пристально смотрели на лежащий на столе диктофон. Возможно, правда заключалась в том, что они готовы были смотреть куда угодно, лишь бы не на Рудольфо, который так низко пал.

Разговор на записи шел на повышенных тонах. Вот Рудольфо признается в краже денег, а в ответ дон Хорхе ударяет кулаком по столу, по крайней мере, складывалось такое впечатление. Потом дон Хорхе обрушивается с потоком бранных слов на Рудольфо…

В этот момент Рудольфо вскочил и нажал на кнопку «Стоп».

– Как ты посмел украсть деньги у своей семьи?! – закричала Эстер, когда он снова сел на диван.

– У меня не было выбора, – огрызнулся Рудольфо.

Эстер вскинула руки.

Рудольфо сделал ладонями жест, призывающий успокоиться.

– Мама, пожалуйста. Дыши глубже. У тебя сердце.

– Меня обокрал собственный сын! Какое сердце выдержит? – Если бы можно было испепелить взглядом, Рудольфо уже давно сгорел бы.

Черт с ним, с этим наследством. Бакстер явно был здесь лишним. И все же, повинуясь просьбе Эстер, он не сдвинулся с места и продолжал наблюдать за семейной разборкой.

– Я защищал тебя. – Рудольфо посмотрел на Альму. – Нас защищал.

Больше не в состоянии сдерживать гнев, Эстер перешла на крик.

– И от чего это ты нас защищал, интересно?!

Рудольфо потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями. Он колебался, а легкое покачивание головы свидетельствовало скорее о разочаровании, чем о чувстве вины.

– Отец играл в азартные игры. И стремительно терял состояние.

– Ты о чем?

– Я не хотел тебе говорить, – сказал Рудольфо. – У тебя сердце. – Он покачал головой. – Не хотел расстраивать.

Альма потеряла дар речи. Она смотрела на брата и ждала объяснений. Неужели