— Это твоя комната, — прошептала я.

Фишер молниеносно отдернул руку. Он стоял, широко раскрыв глаза и приоткрыв рот, словно не понимая, как это он прикоснулся к моим волосам. Я видела, как застыло выражение его лица, и у меня внутри все сжалось. Почему он был таким? В чем именно заключалась его проблема? Я прямо спросила его, в чем заключается его проблема с людьми, но не могла отделаться от ощущения, что дело не только в этом. Что у него проблема именно со мной.

— Да, — сказал он. — Это было ближайшее место, где можно было тебя разместить.

— Почему все картины разорваны? — спросила я.

Напряжение, возникшее между нами, лопнуло, как слишком туго натянутая веревка.

— Потому что я их уничтожил, — категорично заявил он.

— Почему?

Он выдохнул и развернулся, чтобы уйти. Широкими, решительными шагами он направился к двери. И точно так же, как он это делал за ужином до того, как начался весь этот ад, он прошептал мне прямо на ухо. От его резкого тона, прозвучавшего так близко, я вздрогнула.

— Потому что иногда мой кулон не может уберечь от тьмы, которая подкрадывается ко мне.

Стиснув зубы, я крикнула ему вслед.

— В самом деле? И это все? Ты уходишь? В таком случае, я могу вернуться в свою комнату прямо сейчас!

Фишер остановился, опершись рукой о дверной косяк.

— Если только тебе не понадобится облегчиться, ты не встанешь с этой кровати, Оша. Но даже в этом случае ты пойдешь в ванную и сразу же вернешься в кровать. В твоих венах все еще есть следы яда. Тебе нужно отдохнуть, пока ты не исцелишься полностью.

— Я могу делать это в своей постели. — Но даже когда я сказала это вслух, в голове возник вопрос. А есть ли у меня здесь кровать? Место, которое я могу назвать своим? Комната, в которой я очнулась, была роскошнее, чем все, на что я могла рассчитывать в Серебряном городе, но перспектива делить спальню с Кэррионом не казалась мне привлекательной, особенно когда я чувствовала себя как дерьмо.

— Оставайся в этой постели, малышка Оша. — Приказ прозвучал мягко, почти по-доброму, но в нем чувствовалась категоричность, не оставляющая места для споров.

Я крепче сжала шелковистые черные простыни.

— Тогда, где ты собираешься спать? — Если он хоть на секунду подумал, что я буду делить с ним гребаную постель, то жестоко ошибался.

Должно быть, он понял, о чем я думаю, потому что ухмыльнулся, когда ответил.

— Я отправляюсь в Иннир на неделю. Там есть проблемы, требующие моего внимания.

— Иннир?

— Военный лагерь. По ту сторону гор. — Он кивнул в сторону окна. — Они служат барьером между этим местом и кровавой бойней на другой стороне.

— О. — Значит, я была права. Лагерь, который я представляла себе, когда впервые услышала о Калише, действительно существовал. Четыре тысячи футов зубчатых скал отделяли его от этого дома, но он был где-то там.

— К твоему сведению, я бы никогда не использовал болезнь как предлог, чтобы пробраться к тебе в постель, — сказал Фишер. Теперь его голос был еще ближе. Я почти чувствовала прикосновение его губ к моему уху. — У меня никогда не было проблем с получением приглашения.

Он был так уверен в себе. Его высокомерие зашкаливало.

— Ну, не рассчитывай на приглашение от меня, — огрызнулась я, подтягивая простыни еще выше, к подбородку.

Чтоб меня. Эта улыбка. Слегка приоткрытые губы, мелькнувшие острые клыки. Я должна была быть очень, очень осторожной с этой улыбкой. Она погубит меня, если я ей позволю.

— Мм. Ты права. Я не думаю, что ты пригласишь меня. Когда придет время, я думаю, ты будешь умолять…

Я яростно зарычала. Схватив ближайший предмет, который попался мне под руку, я швырнула подушку ему в голову. Слишком тяжелая, она шлепнулась на пол, не долетев до цели.

Смех Кингфишера разнесся по коридору, и он исчез, захлопнув за собой дверь спальни. Я отбросила простыни, намереваясь запустить в него чем-нибудь более существенным, но, когда я попыталась спустить ноги с кровати… ничего не произошло. Мои мышцы не сдвинулись ни на дюйм. Даже не пошевелились.

О боги, я была парализована. Что-то было не так. Целители… они… я не могла пошевелиться… о боги. О, нет, нет, нет…

Как только я прекратила попытки встать с кровати и попробовала согнуть ноги, мое тело повиновалось. Облегчение накатило на меня с такой силой, что я всхлипнула, прижав тыльную сторону ладони ко рту. Я могла шевелить ногами. Я просто не могла встать.

Я…

Стоп.

Нет.

Он этого не сделал.

Если только тебе не понадобится облегчиться, ты не встанешь с этой кровати, Оша. Но даже в этом случае ты пойдешь в ванную и сразу же вернешься в кровать.

Осознание тяжким грузом легло мне на сердце. Вот почему голос Фишера звучал так твердо, когда он велел мне оставаться в постели и отдыхать, — потому что это был приказ, данный через клятву, которая связывала меня с ним.

Я должна была остаться в его постели.

У меня не было выбора.

Пять дней.

Пять долгих долбаных дней. Я ела в постели Фишера. Спала в постели Фишера. Когда мне нужно было облегчиться, как изящно выразился Фишер, мое тело позволяло мне встать, но ноги сами несли меня к неприметной двери возле шкафа и позволяли войти в красивую белую мраморную ванную. Я могла сделать то, что мне было нужно, и вымыть руки, но как только я заканчивала, мои ноги возвращали меня в уютную тюрьму его кровати.

Я понятия не имела, что за магия сохраняла его простыни такими идеально прохладными и чистыми, но мне не потребовалось много времени, чтобы решить, что это что-то коварное и зловещее. Запах Фишера никогда не исчезал с черного шелка. Я чувствовала его — сложный аромат холодного зимнего леса — каждую секунду каждого часа каждого дня, пока он не стал буквально всем, о чем я