Исидор Игнатьевич помолчал, задумался и, видимо, поймав какую-то мысль, оказавшуюся забавной, захихикал тоненько, но, наверное, мысль ушла, Исидор Игнатьевич свёл брови обиженно, но тут же повеселел:

— Мы когда знакомились с личным архивом этого, как его? — Корф пощёлкал пальцами.

— Зотова, — помог Евгений Иванович.

— Дак я ж и говорю — Зотова. Сколько там было всяких писем и писулек, а фотографий скабрезных. — Исидор Игнатьевич зажмурился и замахал руками, замолк надолго, тупо уставившись в одну точку на столешнице.

Зорич вздохнул огорчённо, сочувствуя патрону, поднял его со стула на руки и положил на диван, плащ, свернув, подсунул ему под голову, сам удобно устроился в кресле — вытянув ноги, расстегнув китель и закрывая глаза, пробормотал:

— Вот это наливочка.

Подробности расследования и его итог есаул узнал позже из отрывочных и не столь живописных, как те, по горячим следам, откровений Исидора Игнатьевича. Не удалось ему, как Зорич уяснил и что его успокоило, хоть как-то привязать к делам по налёту на рудник и убийству Зотова графиню. Зотова, по опросу прислуги, навещало такое множество людей, что была ли она среди почитательниц местного Креза, инкогнито посещавших его в вуалях, капюшонах и в тени широкополых шляпок, попробуй определи-ка. А что касается Домницкого, которого Евгений Иванович видел тогда на веранде с Зотовым, о нём Корф и не заикнулся, не желая, видимо, посвящать в тонкие нюансы следствия. Есаула и это устраивало, ведь он-то знал о налёте на рудник больше Корфа, но молчал, ожидая развязки.

С убийством Зотова связали историю, случившуюся годом раньше. Любвеобильный сатир соблазнил молодую девушку, из горничных, у которой был жених, подобных историй на памяти прислуги было несколько. Приходили рогатые мужья, одни или с лицемерно рыдавшими жёнами, на незапятнанную, видите ли, честь которых покусились. Наивные рогоносцы поднимали потолки грозными заявлениями, требовали сатисфакций, потешая Зотова и плутовок. Но всё кончалось мирно, по поговорке «с богатым не судись…», и наивные мужья, боясь огласки, сбавляли тональность и шли на компромисс. Откупался Зотов. Но тот был другой случай. Юный Ромео, добравшись до Зотова, нахлестал его по щекам в присутствии его людей. На парнишку и повесили всех собак. Через его девушку нашли в недалёком посёлке его родителей, которые сообщили следствию, что их сын после случившегося, боясь преследований со стороны богатого соблазнителя, уехал в Смоленск, к родственникам.

Как Евгений Иванович для себя уяснил, дело было завершено для Корфа, но не для следствия. Исидор Игнатьевич не нашёл в ходе расследования какого бы то ни было присутствия Зотова в злополучном налёте и отсутствия каких-либо хитроумных схем, способствовавших этому. Давно была доказана необходимость наличия в хранилище рудника такого количества золота, и это уже не занимало Корфа.

Глава двадцать седьмая

— Мой дорогой друг, — Корф навалился грудью на стол, закипая, и уставился неласково на сидящего в кресле по ту сторону стола Семёна Ивановича, — тебе не надо сомневаться! Всё продумано. Приходишь, садишься на стул, берёшь в руки газету и читаешь. Смотришь и читаешь. Появляется наш персонаж — кладёшь газету и неспешно, не суетясь, уходишь. Нашим снаружи говоришь: «Это он». И всё! Что там начнётся, тебе не интересно. Без стрельбы, скорее всего, не обойдётся. Он человек отчаянный, чутьё у него как у собаки. Но тебя там уже не должно быть. Уноси ноги поскорее, и все дела. Как? Всё? Больше вопросов нет?

Семёну Ивановичу помешали открыть рот. В настежь распахнутую дверь, не торопясь, вступила окружённая неземным ароматом особа в кокетливо сдвинутой на бровь шапочке из чёрных баргузинских соболей и в короткой шубке из таких же зверей. В ухоженном лице можно было разглядеть наступление осени, но при более ярком освещении. В скудном свете пасмурного дня разглядели только крупный, не портящий общую картину нос, красивой формы рот с капризно оттопыренной нижней губой и тёмные глаза, с ленцой обежавшие мужскую компанию. Кто разглядел ещё пару ниток жемчуга на начинающей увядать шее, кто — серьги до плеч, кто — газовый шарфик, но все подумали разом одно и то же: непростая мадам. Это подтвердил бочком высунувшийся из-за её спины, явно смущённый, покрасневший Загоскин, не привыкший к таким посетителям.

— Господа, это Виолетта Яновна Рутберг. Вдова Фёдора Павловича Зотова. Она волнуется за собственную безопасность, ведь убийца до сих пор на свободе. Исидор Игнатьевич, прошу вас решить эту проблему. Я имею в виду, обеспечьте безопасность мадам Рутберг.

Пока Корф, кивая головою, соображал, что к чему, и едва Загоскин закрыл за собой дверь, расторопный Семён Иванович, вскочив с кресла, нашёлся первым:

— Прошу вас, сударыня, присядьте, — и многообещающе улыбнулся. — Шалыгин Семён Иванович, к вашим услугам. Буду рад услужить вам!

Усмехнувшись в усы, есаул подумал: «Ну ты и шельма уважаемый!» И тут же с удивлением заметил ответный огонёк в глазах Виолетты Яновны. «Вот те на! Да вы озорница, мадам! Возраст не помеха, верно сказано».

Виолетта Яновна аккуратно присела на краешек кресла, расправила юбку, показав носки изящных туфелек.

— Прошу вас, Исидор Игнатьевич, помогите мне. Я едва приехала, а тут такое… Я просто в замешательстве. Вторую ночь я не могу уснуть, — и глянула, должно быть в поисках поддержки, в сторону галантного Семёна Ивановича. — Я уверена, что господин Шалыгин вполне может решить мою проблему.

Есаул взглянул на принявшего боевую стойку Семёна Ивановича и на ошарашенного Корфа, который, побагровев, заговорил, запинаясь:

— Уважаемая Виолетта Яновна, обеспечить вашу безопасность — наш прямой долг. Что же касается Семёна Ивановича…

— Вот и чудесно! — заторопилась, вставая, Виолетта Яновна. — Как вы меня успокоили, как я вам благодарна, дорогой Исидор Игнатьевич!

И повернув надменное лицо в сторону Семёна Ивановича, проговорила строго:

— Проводите меня, Семён Иванович.

Шалыгин глянул умоляюще в глаза Исидора Игнатьевича, тот посмотрел в сторону пожавшего плечами Зорича и махнул рукой разрешающе. Когда шаги мадам Рутберг и Семёна Ивановича затихли в коридоре, Корф и есаул, не сговариваясь, подошли к окну и молча смотрели, как Виолетта Яновна, опираясь на руку Семёна