чтобы Корф уловил какую-то мою заинтересованность в этом деле». А она была, он помнил увиденное на веранде, помнил насторожившую его недомолвку Семёна Ивановича, да и одна из женщин на веранде несколько смутила его в ту ночь.

Евгений Иванович подошёл к дивану. Глаза Зотова полузакрыты. Изо рта тонкая струйка накапала пятнами крови на жёлтый шёлк сорочки. Под ключицей, подминая пропитанную уже подсохшей кровью ткань, торчала рукоятка лезвия. Или кинжал, или стилет — убедился Евгений Иванович. И ударили сверху и наверняка сзади. Спереди нанести такой удар помешала бы нога Зотова. Есаул обошёл диван. Именно отсюда, очень удобно. Подошёл ближе и посмотрел под ноги. «Чуть не наступил», — кольнула мысль. В полумраке, хорошо видимая, лежала брошь. Так и есть, не удивившись даже, утвердился есаул, изумруд. За входной дверью послышался чей-то разговор. Евгений Иванович быстро нагнулся, сунул брошь в карман и подошёл к двери одновременно с Корфом. Тот, пропустив его, придержал рукой:

— Есть что-нибудь?

— Да, есть вторая дверь во двор. Не заперта.

— Это плохо, — насупился Корф. — Периметр под охраной?

— Исидор Игнатьевич, это случилось ночью, а сообщили-то нам когда?

— Ну да. Ну да… Что ж, будем докапываться.

И тут очень неожиданно громыхнул выстрел. Где-то рядом, во дворе, за ним второй. Не успевшие удивиться Корф и есаул, миновав столовую, подталкивая друг друга в тесном проходе, кинулись к выходу. Не повезло Колокольцевой: радостно взвизгнув при виде кумира, она, отторгнутая железной дланью Исидора Игнатьевича, жалобно пискнув, растянулась на земле. Следовавшие за нею эксперты оказались проворнее — отскочили в сторону. У незапертой калитки запертых ворот, раскинув руки в стороны и как бы в задумчивости свесив голову набок, лежал, прислонившись, полицейский чин. Над ним хлопотал, наклонившись, Фрол Иванович.

— Что тут? — шумно задышал подбежавший первым плюгавый Исидор Игнатьевич.

— Дык што?! Убёг, ваше благородие. Я пальнул пару раз, да, должно быть, не попал.

— Откуда он взялся? — отдышавшись, удивился Исидор Игнатьевич.

— А бог его знает! — растопырив пальцы, поддержал недоумение начальства Фрол Иванович. — Не було его, как бог свят, не було! Мы обошли всё кругом, не мог притаиться нигде. Должно быть, из дома выскочил, — почесал за ухом Фрол Иванович.

Забытый полицейский приподнял голову, будто прислушиваясь. Успокоенный, что речь не о нём, перехватывая руками прутья калитки, встал кое-как и, не стесняясь присутствующих, замычал матерно.

— Ну что, голубчик? — подхватился Корф. — Ты его разглядел?

— Никак нет, ваше благородие. Я только оглянулся, а он ка-ак… — и вспомнив неприятное, схватился за голову.

— Значит, так, есаул, — отстранился, потеряв интерес, Корф, — собрать всех где-нибудь, где удобнее. Опросим всех. Надо срочно выяснить, кто этот сбежавший. Дознаватель Замойский очень опытный.

Евгений Иванович сидел на скамье под большим кустом жасмина, смотрел на муравьёв, аккуратным рядком огибавших носок его начищенного сапога, и думал. Сначала запах, потом брошь. Он достал её из кармана кителя и повертел пальцами. Да, это она, её филигрань тонкой оправы. Зорич знал волевой её характер. Она не раз поражала его жесткостью своих решений. Но пойти на такое! Есаул мысленно обежал глазами увиденное. Вспомнились детали, сразу не зафиксированные. Туфли с меховой опушкой на ногах Зотова, край парчовой подушки, торчащий из-за его спины. Голова, откинутая назад и повёрнутая лицом к убийце. Что на столике? Кроме бутылок вина, вазы с фруктами и восточными сладостями? Рюмки! Одна недопитая. И вот ещё! Надкушенная плитка шоколада. Она может о многом сказать! Надо будет расспросить Корфа.

Услышав многоголосый разговор, Евгений Иванович повернул голову. На веранду высыпала и пошла к лестнице группа людей. Эксперты, управляющий, Корф и ещё кто-то. Зорич положил брошь в карман и направился к ним. Надо будет собирать казаков. Наверняка на сегодня всё, да и пора уже об ужине подумать.

Не посвящённый в мелкие детали следствия есаул тем не менее знал общую канву расследуемых Корфом преступлений от того же Исидора Игнатьевича. За время работы с ним Евгений Иванович настолько поднаторел в сыскном ремесле, что осмеливался иногда давать, осторожно впрочем, советы Корфу, и тот, с его слов, находил их дельными.

После нескольких дней горячки, касающейся дела Зотова, Корф поутру вошёл в кабинет есаула с большим пакетом пирожков и приветом от Светланы Васильевны. Предложил попить чайку и расслабиться, так как Загоскин будет только к вечеру.

— Да ведь и завершённое дело отметить надо, — добавил он и извлёк из кармана плаща плоскую бутылку.

Поставил её на стол, щёлкнул по ней ногтем и пояснил — наливочка. Поставив на стол пустой вторую стопку, Корф удовлетворил любопытство изнывавшего в тревоге Зорича.

— Значит, так. — Исидор Игнатьевич поднял палец. — Рассмотрим три версии. Первая версия — вульгарное ограбление и убийство при сопротивлении — несостоятельная. Какое ограбление, когда на туалетном столе — масса золотых вещиц, а на пальцах убитого — перстни, кольца. Да за один перстенёк мне надо отрабатывать не один годик! Словом, исключили сразу. Вторая версия — козни компаньонов — также не подтвердилась.

Корф замолчал, наполняя стопки.

— Наш спец по экономическим преступлениям сидел над бумагами день и ночь. Прошерстил всё — и отмёл версию как несостоятельную.

Исидор Игнатьевич опрокинул стопку, сказав:

— Ваше здоровье, коллега! — и покачав головой, закатив глаза к потолку и почмокав губами, продолжил после многозначительной паузы: — Третья версия — потерявшие терпение, не пожелавшие ждать, изуверские наследники. А уж здоровья у покойного было, должен вам сказать, немерено. Всякого ранга и социального происхождения хищницы брали штурмом Фёдора Павловича со всех сторон!

Накося-ка вам, выкусите! — Исидор Игнатьевич сложил пальцы в кукиш и с увлечением повертел им у носа терпеливого слушателя. — Ни у одной не получилось, а уж старались как, прислуга поведала… — Исидор Игнатьевич тихонько захихикал. — А натуральных наследников — одна жена, детей-то у них и не было. Женщина из хорошей фамилии, ей и по той линии перепадёт столько, что…

Исидор Игнатьевич строго посмотрел в глаза есаула, мол, сам понимаешь, и развёл ладошки в стороны.

— Супруга жила широко: Ницца, Баден-Баден, Петербург — ей Зотов ни в чём не отказывал, холил и жалел, был набожен и супружеством дорожил. Ну а что касается этих всяких да разных, так с кем же этого не бывает.